Введение в феноменологию Гуссерля

Прехтль Питер

С этой целью языковые знаки тематизируются Гуссерлем в качестве «выражения». Первое важное различение мы получаем тогда, когда вместе с Гуссерлем рассматриваем обычную речь. Мы можем констатировать, что языковым выражением должен передаваться определенный смысл. В соответствии с этим любое слово имеет два компонента: чисто материально оно есть звуковой комплекс, который «транспортирует» некоторый смысл. Смысл представляет собой то, что посредством данного знака имеется в виду. В гуссерлевской терминологии это означает: говорящий придает смысл звуковому комплексу (или письменным знакам) — он осуществляет «акт смыслопридания» («sinnverleihenden Akt»). Для иллюстрации того, что подобная дифференциация оправдана, предлагаются слова, звучащие схожим образом, но имеющие различный смысл: например, «крем» и «Крым» при схожем звучании обнаруживают всякий раз два различных значения.

Теперь Гуссерль проводит дальнейшие различения, которые не сразу можно заметить. Наряду со значением, смыслом, слову свойственна функция что-либо называть, а именно «представляемый» (мыслимый) предмет. Это различение известно нам из семантики, где слово в качестве «имени» называет предмет. В понимании реалистической семантики статус осмысленных имеют лишь те имена, которые отсылают к фактически существующему предмету. Позиция Гуссерля здесь принципиально иная:

предметное представление не означает для Гуссерля представления вещественного предмета, известного нам из восприятия. Напротив, понятие «предмет» у Гуссерля подразумевает: какому-либо логическому субъекту приписывается предикат. Следовательно, если речь идет о предметности, то это еще не имплицирует того, что последняя выявлена в качестве вещного предмета в действительности. Как сделать теперь различие между «значением» и «именованием» несомненным; как наглядным образом пояснить утверждение, что слово обладает значением и с помощью значения именует или представляет предмет? Почему вообще необходимо различать эти моменты?

Два примера смогут оказать нам содействие в том, чтобы сделать необходимость данного различения очевидной. Один пример предлагает зримо присутствующий предмет, другой — не вещно-предметное, не вещное представление. Если я хочу назвать плодовое дерево, я могу назвать его, например, фруктовым деревом или яблоней: в другом случае один и тот же предмет я могу назвать зданием или домом. В обоих случаях с различными именованиями я отношусь к одному и тому же предмету. Возможно, это станет яснее, если я одну и ту же историческую личность назову один раз победителем при Йене, а другой — побежденным при Ватерлоо. В некотором смысле — без момента наглядности — с терминами «равноугольный треугольник» и «равносторонний треугольник» я отношусь к одному и тому же предмету. Во всех примерах выявляется различие в способе именования при наличии тождественного предмета. Это призвано проиллюстрировать то, что с различным значением, различным смыслом можно относиться к одному и тому же предмету. Однако в результате этого данный феномен еще не получает феноменологического разъяснения, а только становится понятным в аспекте своей дифференциации. Столь же допустим и тот случай, чтобы одним и тем же значением именовались различные предметы. С выражением «лошадь» я могу один раз отнестись к «Буцефалу», другой — к рысаку или к пони, или к родовому понятию «лошадь», случись мне говорить о родовой принадлежности зебры.

Если данные различения признаются весомыми, значение и словесное звучание должны быть удостоверены феноменологически. Приводимые различения выполнялись чисто дескриптивно. Высказывания типа: «Каждое выражение что-либо подразумевает и, подразумевая что-либо, оно относится к „предметному“» нуждаются в прояснении с феноменологической точки зрения. То обстоятельство, что посредством значения я отношусь к чему-то предметному, Гуссерль называет «интенцией значения» (Bedentungsintention). В ней находит свое выражение интенциональный характер сознания. Брентано характеризовал сознание тем, что оно всегда есть сознание о чем-то, следовательно, — сознание о предмете [11] . Во всецело конкретной интенции значения я отношусь к предметному, я нечто (как нечто) «подразумеваю» (vermeine) тик в первом приближении или в предварительном смысле можно наметить всеобщую структуру сознания, т. е. интенционального сознания.

11

Гуссерлевское понятие интенциональности отлично от брентановского. Определение интенциональности как сознания о чем-то, ставшее уже хрестоматийным, касается, по сути, понятия интенциональности у Брентано. В трактовке Брентано, интенциональность охарактеризована лишь с одной стороны, в аспекте интенционального переживания (сознание о…), в то время как предметный аспект единой интенциональной корреляции остается без прояснения. На редкость точное определении интенциональности в рамках гуссерлевских трансцендентально феноменологических исследований имеется у Поля Рикера. Приведем его полностью: «Крупным открытием феноменологии, при непременном условии феноменологической редукции, остается интенциональность, т. е. в наиболее свободном от технического истолкования смысле примат сознания о чем-то над самосознанием. Но это определение интенциональности пока еще тривиально. Строго говоря, интенциональность означает, что интенциональный акт постигается только посредством многократно идентифицируемого единства имеющегося в виду смысла: того, что Гуссерль называет „ноэмой“ или интенциональным коррелятом „ноэтического“ акта полагания» (Ист-Филос. Ежег. '90 М., 1991.). — прим. перев.

Ввиду актуального здесь анализа языка следует констатировать, что характер интенции значения является сущностным признаком языковых знаков и выражений. Поскольку выражению надлежит быть смыслооживляющим выражением, интенция значения присуща ему с необходимостью. Вместо интенции значения Гуссерль говорит также об акте смыслоприданпя. Конечно, понятие акта является проблематичным, т. к. оно имплицирует ряд недоразумений и склоняет к ассоциации с активностью. Возможно, этому понятию в нашем контексте отвечают наилучшим образом, когда акт смыслоприданпя понимают как работу мышления, а не как реальную деятельность. Гуссерль утверждал, что выражение, состоящее из двух компонентов, а именно из материального знака (звучания слова или письменного знака) и значения, представляет собой «феноменальное единство» (phänomenale Einheit). Это сказывается в том, что при восприятии звучания слова мы всегда уже направлены на выраженный им смысл, на его значение. Это феноменальное единство — «выражение» — не было бы дано в том случае, если бы мы воспринимали знаки, о которых мы не знаем ни того, что они являются письменными знаками, ни того, что бы они могли означать. Тогда бы мы воспринимали не выражение, а в лучшем случае, знаки в качестве расположенных в ряд различных линий. Эта интенция значения была бы не более чем рядом отдельных фигурок, в лучшем случае, букв. Данное понимание испытывает изменение, когда нам объясняют значение этих знаков или когда ряд знаков объявляют словом; данное изменение Гуссерль характеризует в качестве «феноменальной модификации» (phänomenale Modifikation). После подобного объяснения эти знаки понимались бы нами как слона со значением, следовательно, как выражения. В такой феноменальной модификации переменился бы интенциональный характер переживания значения.

На этом примере «феноменальной модификации» проясняются два момента: во-первых, обнаружилось, что слову присуща интенция значения, следовательно, вообще только смысловое

содержание делает его выражением. Во-вторых, становится явным понимание феноменологии как критики познания. В терминологии Гуссерля феноменологическое понимание означает, что все предметы и предметные связи существуют для нас только как посредством различных актов «подразумеваемые единства» (gemeinte Einheiten), как результат «подразумевания» (Vermeinen). Проще всего это иллюстрируется на материале восприятия. Пример со знаками уже способствовал различениям. Какие-либо соединенные друг с другом линии могут пониматься в различных смыслах: представляют ли они собой знаки или письмена иных, давно ушедших культур, или это геометрические фигуры? Один и тот же чувственно воспринимаемый признак может означать для нас нечто совершенно различное. В каждой из трех проблематичных трактовок выражается определенное мнение (Meinung). Допустим, одно утверждает, что этот знак означает геометрическую фигуру, другое высказывается за литеру, третье — за рисунок. Эти понимания представляют собой три «подразумевания», три различных акта подразумевания, в которых один и тот же материальной образ, один и тот же чувственный материал, представляется нам как «подразумеваемое единство» в смысле рисунка, литеры пли геометрической фигуры.

Ставшие с этим примером наглядными возможности дифференцирования ведут Гуссерля к основополагающему различению между актом подразумевания и «подразумеваемым единством», следовательно, в совершенно конкретном смысле подразумеваемой предметностью. В этой формулировке словно заключена проблема, вокруг которой вращаются все размышления Гуссерля. По ходу ее разработки из нее возникают многочисленные проблемные следствия, с которыми Гуссерль пытается сладить в дифференцированных анализах, которые и придают его разысканиям впечатление неясности. Прежде всего, на переднем плане феноменологических интересов — структура «акта подразумевания». Лишь в дальнейшем и «подразумеваемое единство», коррелят сознания, станет особым проблемным полем.

Исключительно дескриптивно-анализирующим способом мы достигли различения между физическим признаком выражения и значением выражения. Наряду с этим Гуссерль обращает внимание на следующее важное различение. В интенции значения отражается то, что вместе с выражением нечто подразумевается, и в результате этого реализуется отношение к предмету. Приведенные для иллюстрации примеры уже обнаружили различный характер подразумеваемых предметов: с одной стороны, данные наглядно, с другой — данные чисто идеально. Независимо от того, расположен ли предмет, о котором я говорю в совершенно конкретном смысле, непосредственно передо мной или нет, — мы можем его обсуждать. Интенциональное отношение интенции значения не следует понимать как реляцию между моим сознанием и объективным внешним предметом, находящимся передо мной. Интенциональное отношение сказывается в том. что в интенции значения имплицировано отношение к подразумеваемому предмету, но именно к «мыслимому предмету». Ввиду этого Гуссерль говорит о лишь сигнитивной, символической, (зрительно) пустой интенции значения. Если я в состоянии обнаружить подразумеваемый предмет также и в конкретном восприятии, то можно сказать об этом, что поначалу остававшаяся пустой интенция значения созерцательно «исполняется» («erfüllt»), и в результате этого предметное отношение реализуется и в качестве фактического отношения. Предметное отношение актуализируется ввиду фактически воспринимаемого предмета.

Таким образом, следует зафиксировать различие между (сначала) зрительно пустой интенцией значения и исполненной интенцией значения. Если речь идет об (эмпирическом) познании, мы, естественно, оказываемся вынуждены удостоверять наше Интенциональное мнение (интенцию значения) посредством исполняющих значение актов, либо подтверждать ее с той или иной степенью соответствия.

Интенциональное переживание сознания

После того, как «выражение» вместе с «психическим переживанием» было утверждено в качестве феноменального единства, встает задача первого феноменологического прояснения того, что означает понятие интенционального акта, соответственно, интенционального переживания сознания [12] . Предметом нашего рассмотрения в (феноменологической установке является акт сознания, насколько он подчинен интенции значения. Тем самым тематизируются конститутивные составные части, имеющие принципиальное значение для структуры мышления. Феноменологический вопрос: «Каким образом наше собственное переживание сознания доступно для рассмотрения?» — опирается на утверждение, что значение не считывается с внешнего предмета, а представляет собой результат нашего сознания, нашего мышления. Уже Гуссерлевы рассуждения о «придающем значение акте» указывают на это. Понятие «акт» призвано выразить продуктивный характер сознания. В этом смысле надлежит понимать следующий тезис: «акты» должны быть переживаниями значения, и в соответствующем единичном акте значащее (das Bedeutungsmässige) должно заключаться как раз в переживании акта, а не в предмете.

12

Ср. 5. Логическое исследование во втором томе Логических исследований.

Следует разъяснить, что именно делает этот акт интенциональным, направленным на предмет переживанием. Осуществляемый на опыте феноменологический анализ акта мышления, артикулируемого в охарактеризованной интенции значения, должен бы прояснить, в каком смысле в отношении мышления может идти речь о психическом переживании. Тогда была бы обретена ясность и в отношении того, почему Гуссерль метод своего исследования в одном и том же смысле характеризует один раз в качестве «дескриптивной психологии», а другой — в качестве «феноменологической психологии» или «чистой феноменологии». Эта множественность характеристик свой исток имеет в мышлении Брентано, благодаря которому Гуссерль ознакомился с сущностным определением психических феноменов. Их сущность Брентано описал посредством того, что они всегда отнесены к некоторому содержанию, всегда направлены на объект. В этом же смысле Гуссерль говорит об интенциональности как сущностной черте психической жизни. Хотя в нашем контексте на переднем плане стоят акты мышления, для Брентано к ним причислялись также такие акты как любовь и ненависть, для Гуссерля — оценивающие и практические акты. Соответственно, в феноменологических анализах речь идет о сущностных чертах, т. е. всеобщих структурах этих направленных на предметное актов мышления. Первый методический шаг феноменологического анализа состоит в том. чтобы не принимать во внимание фактические переживания и случайности эмпирического хода сознания: вторым шагом необходимо определить специфику мыслительного акта, его «идеальную сущность». Для того, чтобы постичь интенцию значения как результат акта мышления, мы направляем свое внимание на акт сознания, охарактеризованный в качестве «интенционального переживания».