Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров
Шрифт:
Нельзя сказать, что в Европе новое направление экономической мысли было сразу принято 'на ура". И здесь тоже зачинатели 70-х годов столкнулись с непониманием и агрессивной враждебностью. Кругом были либо рикардианцы, либо "историки", либо социалисты. Немало помучились из-за этого и Джевонс, и Менгер. Но условия были иными. К новому течению потянулась научная молодежь. Видимо, и вправду настала новая эпоха в эволюции экономической мысли — эпоха, ощутившая неизбежность крутой ломки сложившихся представлений. Возникший помимо существующих научных школ, маржинализм стал формировать свою школу. Да не одну…
Развитие
Как возникла новая теория в трех местах сразу, так она и развивалась, в общем, до первой мировой войны. Сформировались сразу три школы, которые принято называть так: Австрийская, Лозаннская и Английская (она же — Кембриджская). Слово "школа" здесь уместно как никогда: почти все ведущие ученые этого направления были профессорами в университетах. У них появлялись многочисленные ученики, из коих некоторые сами становились крупными учеными, продолжавшими развивать новое направление. Каждая из этих школ дала науке своих великих корифеев и своих блестящих продолжателей.
Австрийская школа, основателем которой явился Карл Менгер (1840–1921), далее представлена его учениками Визером и Бём-Баверком. Австрийцы с подозрением относились к математическим методам анализа, предпочитая логическое рассуждение в словесной форме. Характерным для этой школы был также безусловный акцент на экономический либерализм Они отвергали не только социализм в любой форме, но и любое государственное начало в экономике. Последнее качество Австрийской школы особенно ярко проявилось в позиции ее третьего поколения, которое возглавили Мизес и Хайек. Общим для австрийцев было противопоставление нового направления учению классиков, особенно Рикардо.
Лозаннская школа представлена была поначалу одним громким именем — Леон Вальрас (1834–1910). Далее в этом русле работал другой лозаннский профессор — Парето, а также итальянец Бароне, швед Кассель и многие другие, вплоть до американца Леонтьева. Здесь, напротив, на вооружение был взят могучий арсенал математики. Характерно виртуозное владение математическим аппаратом, но корифеи всегда умели за математическими формулами и преобразованиями видеть экономическое существо дела.
В Англии идеи Джевонса были подхвачены и стали обогащаться такими учеными, как УИКСТИД и Эджуорт. В том же русле, но независимо от Джевонса, работал Маршалл. Ему наследовал лучший его ученик — Пигу. В следующем поколении из этой Школы вышел Кейнс.
Для Английской школы характерен прагматизм в методе. Математику знали, ею пользовались по мере надобности, но могли обходиться и без нее, часто употребляя математические понятия как термины в словесном рассуждении. Например, автор мог говорить о поведении кривой спроса, не рисуя графиков и не прибегая к математической символике.
Прагматизм отличал англичан и в идеологии. Они меньше стесняли себя заранее заданными установками в отношении государства, социализма и т. д. Все рассматривалось с позиций экономической пользы.
Не ограничивали себя англичане и в отношении своем к классикам.
В целом, современная экономическая наука едина, что не мешает ей совмещать в себе множество подходов и направлений. Различаются они сегодня не по географическим или этническим признакам, а скорее по установившимся традициям для того или иного университета или кафедры, а также по темпераменту или личным склонностям профессоров. И лишь иногда в методе иного ученого можно разглядеть следы влияния одной из трех вышеупомянутых школ.
В экономической жизни все явления так тесно взаимосвязаны и переплетены, что всегда трудно определить, где причина и где следствие. Спрос и предложение, цена и издержки, прибыль и заработная плата — что первично и что вторично? Как выделить явление, не зависящее ни от чего, но зато влекущее за собой иные явления?
С такого вопроса, по существу, начинает Менгер. Вернее, начинает он с ответа на этот вопрос.
Человеческие потребности — вот откуда начинаются цепочки экономических причин и следствий. Организм человека должен приспосабливаться к окружающей среде. В состоянии полной приспособленности достигается равновесие. Когда чего-то не хватает, равновесие нарушается. Возникает потребность его восстановить. Потребности, считает Менгер, — это неудовлетворенные желания и стремления.
Определенные вещи или действия могут помочь удовлетворению наших потребностей. Эти вещи или действия поступают к нам порциями. Получение первых порций еще не удовлетворяет всю потребность, но ослабляет ее "конечную интенсивность". Последняя еще очень велика. Но по мере поступления новых порций она так или иначе сводится к нулю — потребность насыщена полностью. Так Менгер приходит к принципу убывающей предельной полезности.
Вещи или действия, которые удовлетворяют и насыщают наши потребности, носят название благ. Совершенно неважно, что собою представляют эти блага объективно. Например, овощи, отравленные ядохимикатами, являются благом, поскольку мы, не зная ничего, употребляем их в пищу и насыщаемся. Вещи, явно вредные для здоровья, психики и жизни (табак, алкоголь, наркотики, половые извращения…), также причисляются формально к благам с точки зрения экономической науки, если рассматривать их как объекты потребностей каких-то людей. Здесь нет места для неясностей. Сложнее обстоит дело с вещами другого рода.
Экскаватор, например, не является предметом человеческой потребности. Никакие людские потребности не удовлетворяются также станками, буровыми вышками, шахтами, плотинами, бетономешалками, цементовозами и т. д. и т. п. Как быть со всем этим? Это блага или нет?
Все это — блага, говорит Менгер. С их помощью производятся потребительские блага — жилища, тепло, свет, одежда, пища, мебель и все-все остальное, чем мы пользуемся в жизни. Потребительские блага — это блага "первого порядка", но для их изготовления употребляются блага второго, третьего и еще более высоких порядков.