Введение в Саентологическую этику
Шрифт:
Единственно возможной (в стране таких огромных пространств, в которой кандидаты никак не могли быть известными лично на сколько-нибудь значительной территории и где их взгляды не могли распространиться даже на несколько миль ослиной тропы) была бы иерархия от пуэбло (посёлка) до штата, от штата до страны, от страны до федеративного государства, где демократия была бы только в пуэбло, а на все остальные должности, в пуэбло и выше, людей назначали, он сам утверждал бы титулы, если бы ему это вообще было нужно. Если бы его собственные офицеры и войска владели и управляли всеми отобранными у роялистов и испанской короны землями, не было бы никаких мятежей. Были бы, конечно, небольшие гражданские войны, но суд, призванный для урегулирования их окончательных претензий, мог бы существовать на федеральном земляне, что заставляло бы их исколесить такие необозримые расстояния, что это, с одной стороны, существенно покалечило бы их страсть к судебным тяжбам, а с другой, сведение счётов
Но он не стал отступать и не стал отрекаться от диктаторского положения. Он принял военные почести и военные способности за инструмент мира. Но война приносит лишь, анархию, анархию он и получил. Мир — нечто большее, чем «приказ объединиться» (его любимое выражение). Продуктивный мир означает занимать людей делом, давать им что-то, из чего можно сделать что-то ценное и причём то, что они захотятсделать, и говорить им, чтобы они этим занимались.
Он так и не начал распознавать подавляющую личность и никогда не считал, что кого-нибудь необходимо убивать, кроме как на поле боя. Там это приносило славу. Но был некто, кто уничтожал и само его имя, и его душу, и безопасность всех его сторонников и друзей — подавляющая личность Сантандер, его вице-президент, который мог быть арестован и казнён любым военным подразделением за сотую долю того, что было против него засвидетельствовано, и кто мог склонить против Боливара всё казначейство и население, а Боливар, постоянно предупреждаемый и заваленный свидетельствами, ни разу даже не упрекнул его. И это принесло ему потерю популярности и закончилось ссылкой.
Также он не сумел защитить ни своих ближних армейских друзей, ни Мануэлу Саенс от других врагов. Таким образом, просто по недосмотру, он ослаблял своих друзей и игнорировал своих врагов.
Величайшей его ошибкой является то, что, изгоняя Испанию, он не изгнал её наиболее могущественного приспешника — церковь, и даже не ограничил её и не завоевал с помощью наград лояльность её южноамериканской ветви, и он вообще не сделал ничего плохого (за исключением денежных поборов) той организации, которая непрерывно работала на Испанию, причём так, как только могла; создавая за кулисами царство террора, настраивая каждого человека в стране непосредственно против Боливара. Такую группу вы либо склоняете на свою сторону, либо убираете её, когда она перестаёт быть нейтральной и становится, либо является, сообщником врага.
Раз уж церковь владела огромной собственностью, а войскам и сторонникам Боливара не выплачивалидаже грошового солдатского жалования, если упускалась из виду собственность роялистов, то можно было по крайней мере отобрать собственность у церкви и раздать её солдатам. Генерал Вальехо сделал это в 1835 году в Калифорнии, почти в то же самое время, и без каких бы то ни было разрушительных последствий со стороны Рима. Или её могли забрать нищие страны.
Нельзя оставлять врага обеспеченным финансами и платёжеспособным, в то время как вы позволяете своим друзьям умирать от голода в такой игре, как южноамериканская политика. О, нет.
Он не использовал своих врагов. Он отправлял за пределы страны «годос», побеждённых роялистских солдат. По большей части, у них не было никакого другого дома, кроме Южной Америки. Он не объявлял амнистий, на которые они могли бы рассчитывать. Они были высланы или оставлены умирать «в канаве», а ведь среди них были лучшие ремесленники страны.
Когда один из них (генерал Родиль) не сдал форт Кальяо после того, как Перу была завоёвано,Боливар после широкого жеста с объявлением амнистии не добился капитуляции и предпринял осаду форта. Четыре тысячи политических беженцев и четыре тысячи роялистских солдат в течение многих месяцев умирали на виду у всей Лимы. Боливар беспощадно сражался с фортом лишь только потому, что фортсражался. Но Боливару следовало спешно приводить Перу в порядок, а не сражаться с уже побеждённым врагом. Правильным ответом такому неумному командующему как Родиль — поскольку у Боливара были войска, чтобы сделать это, — было уставить дороги пушками для ведения продольного огня, способного отбить охоту к любым вылазкам из форта, расположить ещё большее количество своих собственных войск на расстоянии удара, но в безопасном и удобном месте и сказать: «Мы не собираемся воевать. Война кончилась, глупый человек. Посмотрите на этих дураков вон там внутри, питающихся крысами, тогда как они могут просто выйти оттуда и ночевать дома, или уехать в Испанию, или перейти на службу ко мне, или просто поехать на пикник», — и позволить всем, кто пожелает, входить и выходить из форта, делая командующего фортом (Родиля) мишенью каждой умоляющей жены или матери снаружи и каждого потенциального дезертира или мятежника внутри, пока Родиль не стал бы кротким, как овечка и не перестал бы притворяться — один в поле не воин. Но битва была славой для Боливара. И в результате он получил сильное неодобрение, потому
Почести очень много значили для Боливара. Его жизнь заключалась в том, чтобы нравиться. И, вероятно, для него это имело большее значение, чем заставлять дела идти действительно правильно. Он никогда не поступался своими принципам, но он жил восхищением других — довольно тошнотворная диета, поскольку она, в свою очередь, требует постоянного «театра». Человек — это то, что он есть, а не то, чем в нём восхищаются или за что его ненавидят. Судить о себе по своим успехам означает просто видеть, что постулаты осуществились, и это порождает уверенность в своих способностях. Потребность в том, чтобы кем-то было сказано,что они осуществились, — это признание своей собственной близорукости и вручение врагу копья для нанесения удара твоему тщеславию в любой момент, когда он только пожелает. Аплодисменты приятны. Здорово, когда тебя благодарят или восхищаются тобой. Но работать только на это? И жажда этого, зависимость от этого самого недолговечного наркотика в истории, убила Боливара. Это копьё для собственного убийства. Он постоянно говорил всему миру, как его можно убить — уменьшить почтение. А так как за деньги и землю можно купить любое количество заговорщиков, он мог бы быть убит уменьшением почтения, и это самое лёгкое из того, что вы можете заставить толпу сделать.
У него была вся власть. Он не использовал её ни на добро, ни на зло. Невозможно иметь власть и не пользоваться ею. Это нарушение формулы Могущества. Потому что в таком случае это не даёт другимдействовать, если у нихесть какая-то часть власти; и тогда они видят, что уничтожение обладателя власти является для них единственным решением, поскольку, не используя власть или не передавая её никому, он является невольным препятствием для всех их планов. Поэтому даже многие его друзья и его войска, в конце концов, согласились с тем, что он должен уйти. Они не были способными людьми. Они были в тяжёлом положении. Они вынуждены были что-тосделать — неважно, плохое или хорошее. После четырнадцати лет гражданской войны положение дел было отчаянным, страна была измотана, в ней царил голод. Поэтому им необходимо было иметь какую-то частьабсолютной власти, иначе совсем ничего нельзя было поделать. Они не были великими умами. Он считал, что не нуждался ни в каких «великих умах», хотя на словах он приглашал их к себе. Он видел их жалкие, и часто кровавые решения проблем и упрекал их. И поэтому он обладал властью и в то же время не использовал её
Он не мог вынести угрозу появления ещё одной выдающейся личности.
Неприятности в Перу пришли, когда он одержал верх над Ламаром, её действительным покорителем (из Аргентины); это была незначительная победа — присоединение Гуаякиля к Колумбии. Боливар хотел снова выглядеть победителем и не заметил, что, в действительности, это стоило и ему и Перу поддержки Ламара, который сложил с себя полномочия, — что можно было понять, — и уехал домой, оставив Боливару Перу для завоевания.К сожалению, она уже была у него в руках. Всё, что Ламару было необходимо, — это немного войск, чтобы избавиться от небольшой армии роялистов. Ламару не было нужно, чтобы Перу потеряла Гуаякиль — это всё равно никому не принесло никакой пользы.
Боливар становился бездеятельным, когда сталкивался с проблемами из двух разных областей, он не знал, какой путь ему выбрать. Поэтому не делал ничего.
Превосходящий любого другого генерала в истории храбростью на поле битвы, в Андах или в бурных реках, он, в действительности, не имел храбрости, необходимой для того, чтобы доверять людям, уступающим ему в уме, и поддерживать их, когда они совершают свои часто шокирующие промахи. Он страшился их промахов. Поэтому, не осмеливался отпустить с привязи множество своих гончих, которые только и ждали приказов.
Он умел вести людей за собой, умел создавать у людей великолепное настроение, заставлять людей сражаться и отдавать свои жизни после таких лишений, с которыми не сталкивалась ни одна армия в мире ни до, ни после этого. Но он не умел использоватьлюдей, даже когда они умоляли его об этом.
Это устрашающий уровень храбрости — использовать людей, о которых вы знаете, что они могут быть жестокими, порочными и некомпетентными. Он не боялся того, что они когда-либо станут враждебными по отношению к нему. Он был шокирован только тогда, когда они, в конце концов, сделали это. Но ведь он защищал «народ» от власти, данной людям сомнительной компетентности. Поэтому он никогда, в действительности, не использовал никого, кроме трёх или четырёх генералов, обладающих мягким характером и невероятно выдающимися способностями. А остальным он отказывал во власти. Это было весьма заботливо по отношению к какому-то туманному «народу», но, в действительности, очень плохо для общего блага. Вот что было настоящей причиной его смерти.