Введение в социальную философию
Шрифт:
Это не значит, конечно, что в реальном историческом движении нет объективных законов. Это значит, что оно не может быть редуцировано к законам, образующим, по словам Гегеля, лишь "уток" великого ковра человеческой истории, в которой - несмотря на наличие универсальных норм строения, функционирования и развития обществ - может случиться все что угодно, за исключением физически невозможного, в которой ни один полководец не обречен на победы, ни одному реформатору не гарантирован успех, ни один общественный строй не обречен на процветание.
Именно так мы понимаем историю. Она предстает перед нами как реальная жизнь людей, их совместная
Ключевым в этом определении является слово "конкретность", позволяющее нам отличить собственно историю от "общественного процесса", творимого типологически взятыми субъектами.
Переходя к анализу истории как таковой, мы уже не можем ограничиться рассуждениями об обществе вообще, в котором живут и действуют "люди вообще", лишенные национальности, профессии, семейных и бытовых привязанностей. Мы не можем ограничиться также абстрактно взятыми типами социальной организации некоторым "феодализмом" или "капитализмом вообще", в котором отвлеченные феодалы и крестьяне, капиталисты и пролетарии сотрудничают или враждуют друг с другом, сражаясь в неназванных "классовых битвах".
Более того, нас не устроит анализ реальных стран и народов, как он ведется социологией, изучающей безличные, воспроизводимые связи и институты немецкого, французского или американского обществ, не доводя подобный анализ "структур", их функционирования и саморазвития до рассмотрения персонифицирующих их событий.
Увы, самое глубокое знание законов общественной организации, самое тонкое проникновение в институциональные особенности образа жизни людей не дает нам самодостаточного объяснения исторических событий, могущих возникать или не возникать, кончаться одним или другим образом в зависимости от обстоятельств, не подлежащих никакой социологической или социально-философской универсализации. В таком "уровневом" понимании история представляет собой объект исследования, действительно отличный от общества, изучаемого философией и социологией, - чего не происходит при "аспектном" понимании истории как процессуальной, динамической стороны общественной организации.
Итак, в отличие от общества и общественного процесса, составляющих предмет социальной философии и социологии, история - это то, что происходит с конкретными людьми, каждый из которых имеет свое имя, дату и место рождения, живет и действует именно во Франции конца XYIII века или в современных США, участвуя в штурме Бастилии или запуске космического корабля "Дискавери". Иными словами, история - это деятельность "биографически конкретных" людей, которые представляют столь же конкретные группы и организации (партии, предприятия, творческие союзы и пр.), образующие в совокупности конкретные общества и международные объединения (будь то монашеские ордена средневековой Европы или современная ООН).
Мы видим, что предложенное понимание истории позволяет нам трактовать ее как событийную конкретизацию общественной жизни людей в реальном времени и пространстве, как ту живую плоть социального, из которой абстрагируются типологические модели социума, "общества вообще" или обществ определенного социального типа (будь то экономические формации К. Маркса или "социокультурные суперсистемы" П. Сорокина). История есть область единичных событий, в которой существуют и через которую проявляются общие и особенные черты социальной организации,
Это значит, что понятия "общество" и "история" органически связаны друг с другом: они характеризуют не две реальности, существующие параллельно или последовательно сменяющие друг друга, - так, как настоящее сменяет прошлое. Речь идет об одной и той же реальности, одной и той же сфере совместной деятельности людей, которая предстает перед нами как "общество", "общественный процесс", когда мы отвлекаемся от множества конкретных событий и рассматриваем ее сущностные, повторяющиеся черты, и становится историей", когда разноуровневые типологические абстракции обретают свою кровь и плоть, воплощаются в конкретных людей и конкретные продукты их деятельности16.
Таким образом, понятие "история" может рассматриваться как дальнейшая конкретизация уже рассмотренных нами ключевых социально-философских понятий. Если категория "общество" конкретизирует понятие "социум", указывает на реальный способ существования социального в мире, то понятие "история" конкретизирует уже само понятие "общество", указывая на те действительные формы, которые приняло - в реальном времени и в реальном пространстве существование разумной "социетальной" цивилизации на планете Земля.
II
Важно подчеркнуть, что событийная жизнь людей во времени и пространстве, именуемая историей, будучи реальным бытием общественной жизни, охватывает собой все ее проявления, не предполагает никаких произвольных изъятий. Об этом приходится говорить, ибо некоторым обществоведам - прежде всего историкам - присуще стремление сузить рамки истории, ограничить ее в том или ином отношении.
Примером может служить некогда популярное убеждение в том, что история включает в себя не все события общественной жизни, а только те из них, которые заслуживают высокое звание "исторических". Таковыми признают события "исключительной важности", оказавшие, по мнению историка, первостепенное влияние на судьбы многих людей и целых народов.
Нетрудно видеть, что в таком понимании границы истории попадают в прямую зависимость от познавательных интересов историка, его представлений о сравнительной "важности" и "неважности" происшедшего, становящихся критерием "историчности" исторических событий.
Неудивительно, что большинство ученых выражает устойчивое несогласие с таким ценностным пониманием истории, когда общественные события "жалуются" в исторические или "разжалуются" из них. Такой подход тем более ошибочен, что критерии "важности" или "неважности" событий меняются от эпохи к эпохе, от школы к школе вместе с изменением познавательных приоритетов историков.
Так, некогда господствовавшая "героическая школа" стремилась свести историю к значимым событиям государственно-политической жизни (войнам и революциям, заговорам и переворотам, законодательству и дипломатии), третируя хозяйственную жизнь, семью и быт как "повседневности" человеческого существования, составляющие лишь "фон" подлинно исторической жизни. Нетрудно догадаться, как выглядели бы экспозиции исторических музеев, если бы они формировались в строгом соответствии с этой парадигмой. Мы обнаружили бы среди экспонатов лишь свитки правительственных договоров, образцы придворных мундиров и вооружения, но не орудия труда или образцы домашней утвари, которые вызывают острейший интерес у представителей других историографических школ.