Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
Но самое необычное, конечно же, не в сочетании медведь-лев с ушами зайчика. Как бы правильнее сказать? То, что я приняла за шерсть – не шерсть вовсе. Не зря мне пахло сеном и травой. Потому что вместо шерсти животного у мшиста – трава, похожая на ковыль: длинные, тонкие, пушистые стебли. И грива такая же, но уже помесь травы и кудрявых листьев. А ещё – он в цветах. Будто кто-то взял и утыкал его яркими цветами разных размеров и оттенков. Где-то они мелкие и невзрачные на первый взгляд. Где-то – большие, разноцветные,
Очень много цветов в гриве. А ещё они то распускаются на глазах, то вянут, появляются, исчезают – потрясающее зрелище, от которого взгляд не оторвать! И пахнет, пахнет от мшиста сейчас, как от парфюмерной лавки!
Он видит, как я смотрю на него заворожено, мигает золотыми глазами, пряча их под короткой щёткой ресниц и чудится улыбка на его царственной морде. Кажется, мшист красуется, переминаясь на мощных пушистых лапах, слегка поворачиваясь то вправо, то влево, как на подиуме или выставке.
Я слышу сдавленный вздох, что прокатывается рокотом, как в переполненном театре. Да уж, ни одного равнодушного лица. Даже у Иранны брови пошли на взлёт, словно две ядерные ракеты. Это фурор. Будь мы и впрямь в театре, крики «Браво!» и «Бис!» показались бы жалким лепетом, потому что вот эти ахи и охи, эти потрясённые лица дорогого стоят.
– Йалис, – представляется зверь, учтиво склоняя голову.
Какой-то он для доисторического божества несерьёзный. Где печальный взгляд, припорошенный пылью столетий? Где печать мудрости на морде? Ну, не знаю, что там ещё положено старым и древним?
Мшист подозрительно фыркает, а затем начинает хохотать. Вначале сдавленно, а потом не стесняясь, во всю пасть, обнажая белоснежные острые клыки.
Несмотря на то, что туша у него медвежья, сам он котяра, конечно. В его голосе, смехе – рычаще-мурчащие звуки преобладают. И да: я опять думала слишком громко. Ну и пусть. Ну и ладно.
Все хотят пощупать мшиста, но после того, как Йалис не подпустил к себе, никто не смеет приблизиться. Только я стою рядом, слишком близко. Он уже не напоминает жалкое раненое животное – быстро очухался.
– Разреши им, – прошу тихо.
Мшист вздыхает, урчит, затем царственно машет лапой, мол, налетайте. Первой приближается Офа, падает на колени, благоговейно притрагивается дрожащей ладонью и бормочет что-то непонятное. Я впервые слышу иной язык здесь из её уст. Никто не мешает, люди и нелюди ждут.
– У них общие корни, – негромко комментирует Геллан. Мшисты – первые обитатели Зеосса после драконов. От мшистов пошли деревуны и мохнатки – две расы, порождённые кровью, в которой растительное и животное начала – единое целое.
– А кровочмаки? – спрашиваю, косясь на Айболита, что стоит дальше всех. Он сейчас сыт и, кажется, единственный, кого не приводит в трепет ожившая легенда древних
– По сути, мы все – дети драконов. Кто больше, кто меньше. Но первыми были мшисты. Кровочмаки – чуть позже. У них – своя история, отдельная, очень трагичная. Люди появились последними. Мы по крови ближе к мохнаткам и деревунам, но в те времена – слабее, беспомощнее, уязвимее. Без особых способностей. Всё это пришло не сразу.
Мне нравится, когда Геллан включает профессора. Всегда объясняет просто, без лишнего пафоса.
Народ подходит к прародителю с величайшим почтением. Наверное, так молятся богу или богам. Разбрелись незадолго до рассвета, после того, как Ферайя гаркнула:
– Спать! Хоть несколько часов! Утром в путь!
Йалис улёгся у костра, положив лохматую голову на лапы. В груди кольнуло: очень уж он напомнил мне ещё одного древнего ворчащего друга. Мы остались втроём, не считая мшиста: Геллан, я да Ферайя.
– Это и есть моё желание, – тихо сказала охотница, кивнув головой на Йалиса. – Ему здесь не место, он случайно сюда попал и не может выйти. Он… любопытный и добрый. А растения здесь безжалостны. Чувствуют в нём животную кровь и нападают. Ему не выйти самостоятельно. Есть только один способ.
Ферайя умолкает, смотрит на костёр – неподвижная мумия с кожей цвета какао с молоком. Я вдруг понимаю: ничего хорошего она не скажет. И хочется ударить Геллана за опрометчивое обещание.
Она не меняет позы. Не юлит. Не мнётся, как школьница у доски. Говорит всё так же отрывисто, но почти неразборчиво:
– Чтобы мшист вышел на волю, кто-то должен остаться в лесу вместо него. Кто-то один. Добровольно.
Глава 44 Дёргать за нити Обирайны
Верхолётный замок
Нинн
К утру стало понятно: снова всё изменилось и не стоит ждать лучшего. На рассвете замковый сад покинули мерцатели. Столпились у ворот радужным беспокойным озером, попискивая, рвались наружу. Только напрочь очерствевшее сердце не поняло бы: им нужна свобода. Только бездушный болван не отпустил бы их.
Нинн не спал этой ночью. Он вообще плохо спал после принудительного похода в сад с Лерраном. Деревун пострадал больше всех, потерял кровь, шатался, никак не мог восстановить силы. Но не это было главным. Важнее – постоянное ощущение беды внутри.
Не страшился Леррана – пусть жестокого и бездушного. Нинн видел, как водило и шатало нового властителя. Наблюдал, как Лерран захлёбывался кровью, как шатало его и корёжило от выкрутасов драконового замка.
Нинн прожил здесь слишком долго, чтобы не замечать мелочей. Самый старый среди деревунов, может, самый-самый – один из первых, кто попал в Верхолётный незадолго до проклятия.