Вверх тормашками в наоборот-3

Ночь Ева

Лимм легко подавлял бунты, наслаждался властью, и чем больше встречал на своём пути проблем, тем ярче праздновал собственный триумф.

Он забыл на какое-то время о пленниках – были дела поважнее. А когда вернулся, оказалось, что клетка пуста, а птицы вырвались на волю. И хуже всего – не только Геллан и Небесная. Он потерял нечто более важное, на его взгляд. Исчезла соединяющая миры.

Он не стал ругаться, угрожать, трясти кулаками в бессильной ярости перед теми, кто выжил и спрятался. Бежал, но вернулся. Он просто выпил их всех. Уничтожил. Оставил лишь оболочки –

пустые бренные тела, почти высохшие, похожие на полуистлевшие панцири насекомых.

Сила клубилась и множилась. Он дракон. Он всемогущ. Он способен перевернуть этот мир, поставить его на колени, сотворить новое солнце и стать новым божеством, которому будут поклоняться из страха.

Страх – сильнейшее чувство. Все остальные меркнут перед ним.

Лимм не сразу кинулся в погоню: никуда они не денутся, жалкие людишки и нелюди, невольно кинувшие ему вызов. Он принял его.

– Ах, Геллан, Геллан, – разговаривал он со стакером в ночи, глядя в глаза тусклым звёздам. – Мне жаль тебя. Ты всё же кровь, забывшая свою суть, не захотевшая идти на зов сильнейшего. Глупый малыш, которому никогда не понять, как это – властвовать по-настоящему. Ты сам выбрал свою Обирайну, не обижайся. Значит у этого мира будет только один бог. И это я!

Лимм не спешил. Шёл к цели и копил силы. Собирал, впитывал, переполнялся мощью, что бурлила в нём, как лава вулкана. Жаль, не дали ему родители крылья. А то б он расправил их сейчас и полетел, закручивая вихри, поднимая в воздух пыль и снег.

Он чуял свою кровь, как зверь. Шёл на запах и вполне отчётливый след. Посторонние запахи сплетались, становились узорами, но Лимму они не мешали. Он даже привык к этой смеси. Мечтал, как сможет учуять их всех, когда настигнет. Наслаждался мыслями, что скоро уничтожит слабое препятствие, за которым уже не останется ничего, что помешает ему покорить Зеосс.

Вахрунд. Жалкий истерзанный городишко. Жаль, у него не хватило стакеров, чтобы сжать горло этого местечка в кулаке. Они не знают, они забыли, что это за город и какие тайны хранит. Но Лимм помнил. Именно поэтому часть солнечных камней обрушилась на головы ополоумевших жителей.

Не умеют сопротивляться. Не готовы принять бой. Но тем проще завоевать и переступить. Ему хватит игры с Гелланом и его приспешниками. Размяться перед великими делами – самое то.

Лимм вошёл в Вахрунд беспрепятственно. Город словно вымер, хотя он знал: прячутся, как зверушки по норам. А ещё – чуял – спрятались в замке, что стоял на отшибе. Туда вёл и след Геллана.

Ничего, он подождёт. Геллан поймёт и придёт сам. Придёт, чтобы стать частью тверди и отправиться на Небесный Тракт. Геллан не сможет совладать с той силой, что вихрится внутри Лимма. Точно так, как не сможет не ответить на вызов и придёт, чтобы вступить в бой и умереть.

– Ты сам выбрал свою Обирайну, сынок, – бормочет древний дракон и жмурит зелёные холодные глаза. Внутри у него чешется – сила рвётся наружу. Хочется расцарапать грудь пальцами, выпустить на волю магию, но это лишнее: вначале он расправится с теми, кто посмел встать поперёк дороги, а затем уже разберётся со всем остальным.

Что-то творится

там, на пустоши в стороне от замка сайны. Он видит, как светится воздух, переливается нежным золотом, но нет в этом свечении силы – сплошная мягкость, способная убаюкать, уложить спать с улыбкой идиота на устах. Лимм только хищно ухмыляется. Пусть тешатся, теряют силу. Ему это сейчас лишь на руку. Судя по всему, он добьётся своего с ещё меньшей тратой энергии.

Нужно подать знак. Пусть услышит.

Лимм издаёт звериный рык и бьёт сцепленными в замок руками прямо в твердь. Как молотом. Земля глухо стонет и разверзается, выпуская в небо ослепительно синий столб. Кажется, Лимм перестарался, но пусть. Пусть Геллан видит, что ему конец. Что ему не справиться с бесконечной мощью стихии.

Геллан

Он почувствовал дрожь тверди и её пульсацию. Нужно идти. Жаль, времени осталось мало – всего горсть, что течёт сквозь пальцы, как песок.

– Дара… – посмотрел в любимые глаза и задохнулся: цвет эхоний смешался с золотом, вызолотился изнутри. Черты лица стали чётче и словно другими. Знакомая до мелочей Дара превратилась в удивительной красоты девушку, которую он не знал.

– Я рядом, – у неё даже голос изменился – стал глубже и прекрасней, – Я с тобой. Никуда тебя не отпущу одного, ты же знаешь?

Он знал. И не мог придумать слов, чтобы убедить остаться. Ему нужно спрятать её от всего мира. Уберечь.

– Мы все рядом, – отозвалась Росса. – Один на один не выйдет, Геллан, и не мечтай. Не для того мы тебя спасали, чтобы ты сейчас в одиночку пошёл в пасть дракона.

Она знала, эта зеленоглазая ведьма. Прямая, как палка, не умеющая юлить и подбирать осторожные слова.

– И я с вами, – тихо вторит Иста.

– Мы все, – смотрит в глаза Сандр. Когда они успели подтянуться на пустырь? Весь его небольшой разношерстный отряд?

У него не хватает духа сказать, что скопом на одного не получится. Что это вызов на поединок, и, как бы они ни желали навалиться и убить зло, ничего не выйдет. Только хуже будет.

– Вместе так вместе, – не возражает и делает шаг. Идёт впереди всех, закрывая спиной Дару. Не давая ей идти рядом. Не сейчас.

Синее небо бьёт в глаза, вспыхивает чёрными точками и движется, движется, движется, вызывая головокружение.

Они идут в сердце Вахрунда, туда, где ждёт их странный маг-дракон. Геллан чувствует его силу – уродливую, огромную, неповоротливую, тяжёлую, способную раздавить только дыханием или прикосновением.

– Здесь точка, из которой расходятся, как лучи, энергетические линии Зеосса, – плещется усталой древностью голос Айбина. – Об этом знают немногие. Те, кто пережил прошлую войну. Они как струны: тронь – и пойдёт дрожь по всей планете. Порви – и твердь скорчится от боли.

– В прошлую войну это место обошли сражения, – вторит ему Барк. – Так решили все, не сговариваясь. Войны уходят, а жизнь продолжается. И если рвутся струны, значит мир обречён – не будет ни победителей, ни побеждённых. Видимо, этот монстр либо дурак, либо сумасшедший. Он нарушил равновесие.