Вверх тормашками в наоборот
Шрифт:
Деревуны стояли тут же, ярко-зелёные, ожившие, живые, возбуждённые, не ждущие похвалы. Им достаточно было сливаться с этой красотой, становиться её частью. Офелия с нежными цветами в волосах, тонкая, как лоза. Бируля повыше, волосы длиннее, пальцы гибкие, словно без костей. Нуава — миниатюрная, наверное, самая молодая. Киб и Нинн чуть шире в плечах — сейчас я вижу, чем деревуны отличаются друг от друга. Маленькие штришки, но уже невозможно спутать.
Всего сутки — и сад изменился. Всего несколько часов — и зелёные несчастные
Не труд, а искусство — приходит откуда-то изнутри. Не работа, а жизнь. Так они видят своё предназначение. Каким-то образом понимаю это и я…
Тяпка встретила нас восторженно. Она ещё больше округлилась, светилась ярче, переливалась, как перламутровый свадебный сервиз моей ма. И я вдруг поняла, в чем прикол. Наверное, лицо у меня стало дурацким-дурацким, как у малыша, который неожиданно сделал открытие.
Мила рассеянно гладила ветки мимей и думала не пойми о чём. Деревуны опять разбрелись по саду. Видимо, пустят здесь корни окончательно и однажды сами превратятся в растения. Им не до меня. И только Геллан смотрел внимательно. Хоть кто-то.
— Она… это… — я изображала что-то руками, на миг почувствовав, как язык вдруг отказался мне повиноваться. — Короче, у неё будут крольчата! — бухнула я наконец и перевела дух.
— Ты не ошиблась? — спросил Геллан осторожно и посмотрел на толстую Тяпкину задницу.
— Сам ты ошибся! Я вижу! — он ещё не понял, какое потрясение я испытала.
Мила очнулась и тоже с интересом посмотрела на хорошенького мерцателя.
— З-з-дорово! — проговорила тихо и счастливо засмеялась.
"Был один мерцатель, а станет много", — вот что хотела она сказать.
— Проще говоря, охота на мерцателей удалась, — спокойно заметил Геллан.
По-моему, он доволен, хотя по его лицу трудно что-то понять определённо.
Пока мы любовались Тяпкой, Мила неслышно ускользнула к Жерели. Я заволновалась, но Геллан отрицательно покачал головой:
— Не надо. Им… нужно общаться. Не волнуйся, ничего плохого не случится.
Что знал он, чего не знала я?..
Через несколько минут Мила обернулась. Я поёжилась. Всё, как вчера: смотрит куда-то вдаль желтыми глазами дракона с вертикальными черными зрачками. Потом ресницы опускаются — и девчонка становится прежней.
— Осла мы вчера так и не подобрали, — гундосю противным голосом, пытаясь отчитать Геллана.
— Ошибаешься. Будет тебе осло.
— Ночью прилетел на ковре-самолёте?
Мда. Восточный фольклор моей родины тоже здесь не изучили пока ещё. Геллан, наверное, начал привыкать к моей абракадабре, поэтому недоуменные взгляды кидать не стал и переспрашивать тоже.
— Утром осло привёл Дред.
— Ну и отлично. — я тоже не стала выпытывать, что да как.
А затем задала вопросы, которые грызли
— Почему ваши женщины не носят украшения? А мужчины носят? Почему ты не обвешиваешься драгоценностями с ног до головы, как они?
Геллан приподнял руки, словно желая припечатать пониже моё прорвавшееся красноречие.
— Вопросы ты задашь Иранне. Думаю, она даст правильные ответы.
А, ну да. Воспитательный момент. А то я загнусь здесь без учёбы.
— Если я спрашиваю, значит не просто так. — буркнула я упрямо.
— Если я не отвечаю, значит не знаю точного ответа. Что касается меня… Мне не нужны украшения.
Очень содержательно. Хотелось язвить бесконечно. Каким чудом я удержалась — не понятно.
С ослом у нас случилась любовь с первого взгляда. Он-то ладно: здесь все животные за мной кипятком шпарят, а вот от себя подобных чувств не ожидала. Однако, факт свершился: мы посмотрели друг другу в глаза и поняли, что созданы друг для друга.
Ушан (так я его назвала) был стар, но хорошо знал дорогу (когда-то таскал в замок какие-то тяжести), ничем особым не выделялся, даже имени собственного не имел, и вот на старости лет стал моим личным ездовым транспортом.
— Возьми мешок с семенами мимей, — скомандовала я Геллану.
Кажется, он хотел что-то спросить, но я повторила его приземляющий жест, мол, не надо мне тут вопросы вопросить, и он лишь зубами сверкнул.
Долину обуял рабочий хаос: коровы сбрасывали шкуры (я вам скажу, это ещё тот процесс, за которым, как и за огнём, можно наблюдать бесконечно), мужики ошалели от нашествия ткачиков — откуда они только и набежали, сорокоши перевыполнили план по ловле пискликов и требовали благодарности.
Твёрдой руки им явно не хватало, поэтому мы с Гелланом разделились и командовали вовсю. Все заметили его боевой прикид, но если и косились, то молчали, даже горластые меданы.
К обеду ноги гудели, в горле саднило, будто там сорокоши когтями прошлись, но зато дел мы переделали тьму. Ткачики трудились (дома мы начали строить по шнурку, как и положено: с бесперебойной подачей мейхона появилась надежда отстроить стройные ряды улиц и очень даже приличные домишки), дети управляли ими неплохо, для них это как игра, в которой нет правил и ограничений; не удивлюсь, если они со временем начнут замки строить.
— Для них это хорошая практика, — сухо сказала Иранна, заметив, что я наблюдаю за детьми, — хотя я не одобряю их отсутствия на уроках.
Она где-то там проводила урок, появилась неожиданно и стояла с лицом, на котором не прочесть никаких эмоций: довольна она или недовольна — не понять.
— Кому-то надо строить дома, — я попыталась извиниться, но особой вины не чувствовала. — Если не они, то некому. То есть ткачики могут и сами, конечно, но дома опять будут похожи на сморчки и разбросаны по всей долине.