Вверх за тишиной (сборник рассказов)

Балл Георгий Александрович

Мы ждали его за магазином, и он вскоре появился, довольный, с двумя стаканами и двумя поллитрами водки. Мы сели тут же на доски, кем-то положенные, наверно, для той же цели.

Вася хотел налить мне, но рука его дрожала, и водка расплескивалась.

— Не надо, я не хочу, — покачал я головой. — Спасибо.

— Пей так. — И Вася протянул мне бутылку.

— Нет! Нет, я не могу, — и тут увидел истязателя. Он стоял недалеко от магазина и даже не смотрел не меня.

— Эй, послушай! — крикнул я ему. — Я хочу забыть тебя, и тот Южный город. — И быстро опрокинул стакан. — Ребята, давайте это оставим, попросил я.

Вася засмеялся…

— Ты шутник, Проня! Ой ты, Проня. Во, паря! Эх, в тальянку сыграл Проня. —

И он стал пить прямо из бутылки.

— А Цыгану? Эй! Дайте Цыгану, — потянулся Цыган.

Мы выпили две бутылки и пошли к машинам.

Снова загудели моторы. Слава Тебе, Господи, загудели моторы! И мы поехали.

Мотор натужно ревел, и скобы с цепями наматывали грязь, выдирались из грязи.

— Э-э-э… — И вся машина сотрясалась — напряженная; и головой вперед, как живая, — по глубоким колеям. Стекла дребезжали, нас мотало, и я тоже напрягался, помогал машине.

И Ваську трясло, его точно изнутри кидало толчками — и он все бормотал: «Ты, паря, нас не обижай. Ты хоть кто там, а не обижай.»

— Господи, — пробормотал я. — П омоги колесам, помоги нам…

Нас тряхнуло, затрещал кузов.

— Лодка-то еще жива? — спросил я.

— Чего? А-а… Жива… Чего ей?

И в это время нас потянуло — и мы стали ползти назад…

— Все, паря… Приехали…

Вася упал на руль.

Я открыл дверцу и прыгнул в грязь.

— Ну давай, может, подкопаем, — сказал Вася.

Лодка была на месте, освещенная сзади фарами другой машины. Вышел второй шофер, Виктор:

— О-о! Порядок.

Вася залез на скат, достал лопату.

— Брось! Я попробую объехать, — сказал Виктор.

— Господи! Соверши чудо. Дай ему объехать, тогда он нас зацепит тросом и вытянет.

Медленно Виктор вывел машину вперед и остановился.

— Иди все ж, подкопай, — сказал Вася и отдал мне лопату.

Шоферы стали прилаживать трос, а я полез под скат, выбирая жидкую грязь.

Руки у меня едва держали лопату, и все же я старался.

— Ладно, садись! — крикнул Вася. — Слышь, садись. — Я послушно полез на свое место. Моторы заревели… Виктор дернул раз, другой… еще… и машина подалась, двинулась.

— Хорош! — Он достал из-за спинки сиденья две пол-литровые бутылки водки.

— Хочешь?

— Не! Не! Я уже всё.

— Ну как знаешь, — и приник, жаждущий. Руки его дрожали, и водка текла по лицу… — Слышь, друг, влей. — И он протянул мне бутылку: — На-ка.

И я стал вливать ему в горло. Он судорожно глотал, и часть водки заливала ему лицо, глаза.

— Хорош… Э… Витьке отдай… Витьке скажи, что скалымили… надо Витьке…

Я послушно взял бутылку и пошел к другому шоферу.

— Ну, будем здоровы, — сказал Витька. Он казался более трезвым. Сам поднял бутылку. Но и ему было тяжело пить из горла. Он мотал головой и, как теленок, вскидывался, мычал… И не допив, сказал: — Не вылезай, чего? Поехали со мной.

Я остался с ним.

Виктор включил мотор, потихоньку тронулись.

И опять рядом я услышал голос Николаева.

— Как мне удалось выжить? Случай. — И Николаев повторил: — Да, случай. — Улыбнулся. — Вместо Шерстнева-Гурейко руководителем тройки назначили бывшего политзаключенного, который меня знал, когда я работал в тюрьме, товарища Мищенко. Я был вызван из подвала, увидел товарища Мищенко уже как боевого командира — на столе лежала фуражка с красной звездой, наган в кобуре на его правом боку, шашка на левом. Назначение Мищенко, кажется, было временным. Но для меня спасительным. Более того, я получил бумагу «С особого учета снят». Это вот что: я уезжал из города. А все бывшие офицеры, проживавшие на территории белых, ставились на учет, их обязывали являться в военную комендатуру. Должны были отмечаться, накладывались ограничения и прочее… Но я не к тому — спустя десятилетия, уже в этом возрасте, то есть в таких преклонных годах,

я встретил Кровца. Представляете? Случайно. Ехал к своим знакомым в гости, во дворе увидел. Узнал. Хотя он был в плохом виде. Никакого зла я на него не держал, даже, поверите ли, обрадовался — испытания легли на мою молодость, что там говорить! — и этот человек оттуда, из Южного города, моя жизнь — смерть… тогда был шанс, полшанса, что останусь живым, а теперь что? — И Николаев усмехнулся. — Как потом выяснил от своих знакомых, Кровец жестоко пострадал в годы культа — семнадцать лет: десять в лагере и семь на поселении… Тут, знаете, не кошка начихала. Валил лес в Красноярском крае в Саянах. Центр у них в Канске, а лагерь в поселке Тугач, и оттуда «командировки» в Жедорбу, в Амбарчик, в Старики. Работа самая тяжелая: трелевка, вывозка… ну и сплавляли лес по речке Жедорба. Заключенные голодали, умирали. Кровец выдержал, потом ссылка в село Мотыгино… И здесь голод. Все это Кровец рассказывал моим знакомым, таким Воронцовым, Евгению Сергеевичу и Евгении Павловне… Два Жени… Они мне так и звонят: «Это два Жени…» Оба на пенсии, интеллигентнейшие люди. Евгений Сергеевич в прошлом инженер. Так вот, получаю от них известие, что Кровец увезен в больницу… Куда? Чего? В общем, в желтый дом. Представляете? У него никого нет родственников. Жена лет восемь как умерла… Ну и я стал к нему приходить, — Николаев вздохнул. Замолчал. — Грустная картина. Сначала я привозил ему чего-нибудь сладкое: печенье, конфеты, а также яблоки, апельсины. Но потом начал дома специально готовить, чтоб было не больничное.

— Мальчики! Мальчики! — звала больных сестра. — Свидание закончено. Родственники, прощайтесь.

Кровец испуганно оглядывался на сестру. Что делать? Приходилось расставаться. И я поднимался из-за стола.

— Посмотри, чего там, едет ли Васька, — попросил я.

— Уа, ау-ау-у…. — Виктор не разговаривал, он точно укачивал невидимого ребенка и сам тихонечко стонал. — Уа, ау-ау-у-уу.

Я открыл дверь и поглядел: машины с лодкой не было.

— Вить, очнись… Давай назад. Нет Васьки.

— Уа, а-ау-уу, — качал ребенка Виктор. И вдруг засмеялся. Волосы падали ему на глаза. Кепку он где-то потерял. И открылось его прекрасное, чистое лицо.

— Давай назад, — сказал я.

Виктор распахнул дверцу, выглянул, потом вытянулся, почти встал на педали, и машина поползла назад…

— Давай еще, еще!

— Останови! — закричал я. — Тормози!

Но было поздно. Задние колеса съехали в кювет.

— Прибыли, — ясно сказал Виктор, выпрыгнул на дорогу.

— Смотри, — показал я ему на колею. — Это то место, где мы уже сидели.

— А Вася?

Может, они сговорились, подумал я. Где моя лодка?

— Уа-у-у-у, — опять начал укачивать ребенка Виктор.

Далеко не уйдет, подумал я. По колее его найду.

— Пойду, — сказал я.

— Погоди, чего? Уа-уа-аа, — опять услышал я.

Я шел по колее и внимательно смотрел. Кругом лес и грязь. Только грязь… Едва светился рассвет за лесом. Не прошел я и полкилометра, как увидел: у самой дороги, раскинув руки, лежал человек в грязи.

— Эй, эй!

Я поднял его голову:

— Эй!

Очистил лицо от грязи.

— Ты жив, Вась?

Он замычал.

— Где машина? — Я его приподнял. — Эх, в тальянку сы-ы-ы-грал Проня. И Вася закрыл глаза.

Оттащил его от дороги, посадил — и увидел следы скатов… В стороне, в небольшой яме, на боку лежала машина, а рядом — белая моя лодка и мешки с цементом. Некоторые мешки разорвались, и цемент высыпался.

А-а! Ладно. Пускай сидит. У меня уже нет сил… Врач! Исцели самого себя… Я подошел к лодке. Цела ли? Поглядел. Не треснула. Только сбоку, где был сучок, жестяная затычка выпала. Крепка твоя лодка, Иван Руфыч, правда что хороша… Я залез на опрокинутую машину, с трудом открыл дверцу — и начал выдергивать рюкзак.