Вверяю сердце бурям
Шрифт:
Ради того, чтобы суметь отомстить, Наргис простила Мирзе его домогательства. Во всяком случае пусть так думает.
Он ведет двойную игру. Она примирилась с ним, дала понять, что категорически не отвергает его противоестественного сватовства, то есть оставила ему какие-то надежды.
Когда кортеж приблизился к воротам Кала-и-Фату, его встретила эмирская стража.
— Милость с вами, бегум, — приветствовал Наргис начальник стражи... И каково же было удивление Наргис, когда она узнала в начальнике стражи Баба-Калана.
Но
Острый ум, собранность в самые рискованные моменты жизни позволили ей молниеносно сообразить, что она не может выказать свое удивление, тем более, заговорить с Баба-Каланом.
Она выпрямила свой усталый стан, улыбнулась ровно на столько, сколько полагалось при встрече с посланцем своего супруга-халифа и процедила сквозь перламутровые свои зубки:
— Вам — милость!
И изящно кинула прямо в ладонь Баба-Калану золотую монету достоинством в один николаевский империал.
Блеск золота сгладил все шероховатости встречи супруги их высочества с начальником охраны дворца.
X
Глаза — глядите!
Уши — слушайте!
Рот — молчи!
Закир Кабадиани
Знанию нет конца.
Ду Фу
По указанию из Москвы доктор Иван Петрович срочно вылетел на самолете советского Аэрофлота в столицу Афганистана — Кабул—в распоряжение советского посольства. Его сопровождал медицинский персонал, среди которого оказался, по настоянию доктора, и Алаярбек Даниарбек...
Еще доктор приводил себя в порядок после полета через Гиндукуш и завтракал, когда Алаярбек, опоздавший к завтраку, поспешил с новостями.
— Мы присланы сюда лечить глаза их светлости эмира Бухарского Сеида Алимхана.
— Любезнейший Алаярбек Даниарбек, мы и без того это знаем, но откуда такие сведения?
Иван Петрович знал, что его, опытного офтальмолога, прислали в Кабул для того, чтобы он полечил глаза самому эмиру.
— Разве эмир здесь, в самом Кабуле? — спросил Иван Петрович. — Впрочем, припоминаю... Он здесь околачивается в эмиграции.
— Околачивается, проклятый... С тех пор, как крысой убежал сюда.
— А где именно?
— Во дворце Кала-и-Фату.
— Слышал, слышал. В Кала-и-Фату жил царский посол Российской империи. Говорят, очень красивое место... Чем же изволит болеть их бывшее высочество? Что же это вы? Садитесь... Вы еще не завтракали.
— Извиняемся. Не могу. Не полагается садиться с вами
— Здравствуйте, дорогой, это что еще за новости?
По-моему, не было случая, чтобы вы отказывались от того, чтобы перекусить.
— Извините, доктор, не могу... Я ваш слуга, а слуге в чужом государстве не подобает сидеть с господином за одним дастарханом. Я принижу ваше достоинство. Разрешите обслужить вас.
— Ну и выдумщик... Мы советские люди, а у нас нет ни господ, ни слуг...
— Нет, не могу. Извините.
Тут он отчаянно скосил глаза на дверь и, наклонившись к самому уху доктора, быстро зашептал:
— Я видел его... О, пророк Али! О, Хусан! О, Хасан!
Доктор насторожился и отставил тарелку. Алаярбек Даниарбек тайно исповедовал шиитский толк ислама, скрывая это от всех и поминая пророка шиитов Алия только в исключительных случаях.
— О ком вы говорите? Кого вы встретили здесь в посольстве?
— Нет, не в посольстве. На базаре.
Оказывается, Алаярбек Даниарбек не усидел на месте и чуть свет, вопреки запрету, успел пробежаться по базару города Кабула, где и встретил...
Красноречивую паузу резко прервал доктор:
— Кого?
— Баба-Калана!
— Что-о?
— Клянусь Алием, это был он. Но еще клянусь, я его не видел, и он со мной не говорил: его нет ни в Кабуле, ни в Кала-и-Фату... Это тайна...
— Что может делать Баба-Калан в Кабуле, а тем более в Кала-и-Фату у эмира? Да там ему давно бы горло перерезали, если на то пошло... Ведь его многие знают,
— В том-го и тайна... Знают его, а горло у него целое.
— Чтобы наш Баба-Калан, сын славного Мергена, командир...
Глаза Алаярбека совсем пропали в щелочках век. Вся его физиономия олицетворяла хитрость. Говорил он свистящим шепотом, который, вероятно, был слышен и за воротами посольства.
— Баба-Калан теперь не Баба-Калан, а начальник охраны... личной охраны при эмире. Но, клянусь, он не предатель...
— Час от часу не легче.
— Баба-Калан — хитрец. Он обманул всех. Эмир рад. Советский командир прибежал к нему, и он назначил советского командира своим миршабом — «эмиром ночи».
— Туманно. Не совсем понятно, но... и что же, Баба-Калан сказал, что я должен лечить эмира?
— Да. Сегодня вас повезут к эмиру. Очень болят у него глаза, очень испуган эмир... Темная вода в его глазах. Сколько врачей, восточных и западных, со всего света, съехались лечить глаза их светлости, будь он проклят. Но никто не может ему помочь. В прошлом году их высочество изволили ездить в Индию, и в Америку, и во Францию... И ничего не получилось. Тьма в глазах господина эмира все гуще и гуще, а лекарства не помогают. Слепнет эмир. Ужасается он, плачет. Требует новых врачей и мудрецов. Пуд золота обещает тому, кто исцелит его, вернет ему свет.