Вверяю сердце бурям
Шрифт:
— Дали мы... развод той женщине, она ваша дочь и, по нашему решению, вы, отец, сами увезете ее, когда...
— Позвольте увезти сейчас же.
— Позвольте нам конфиденциально (он со смаком произнес это трудное слово)... У нас, правоверных, женщина... разведенная не имеет права получить развод, пока не пройдет девять месяцев. Понимаете почему... а вдруг у нее в чреве... Значит... дитя.
— Но, ваше высочество, мы с вами наедине, нас никто не слушает. Вы европейски образованный человек и отлично понимаете — все эти
Эмир благодушно и лукаво улыбнулся.
— Кто знает мысли женщины, а особенно такой коварной красавицы...
— Но, уверяю вас...
— Что знает отец о мыслях дочери... И потом, глубокоуважаемый хаким, вам нечего торопиться... Вы же будете лечить наши глаза... А в Европе ференги говорили, лечение займет много времени. Вы же не можете оставить лечение нашей ужасной болезни на полпути... Лечите, а там видно будет. Наступит в нашей беде облегчение, и мы найдем... узенькую щелочку в наших строгих и мудрых законах... о браке и разводе.
И Сеид Алимхан, спокойный, выдержанный, был непреклонен.
— Но... но я видел... девочка в ужасных условиях. Бесчеловечно с вашей стороны так обращаться с ней.
Эмир вдруг важно напыжился, лицо его налилось кровью, что было у него первым признаком приближения приступа ярости. Задыхаясь, он выдавил из себя:
— Злодейка!.. Несчастная!., э-э-э... пробралась в наше обиталище с ножом... э-э-э... Если бы не бдительность наших, не осторожность нашего начальника охраны Баба-Калана... Он остановил руку преступницы...
После неудачного покушения на жизнь эмира сбежавшиеся придворные потащили Наргис в тюремную кибитку. Кинжал послужил страшной неотвратимой уликой, и только то, что «преступницу» первым схватил сам Баба-Калан и получил от эмира право расправиться с ней, спасло Наргис.
Было важно предотвратить расправу именно в самый горячий момент. Это Баба-Калан успел запрятать Наргис в домашнюю дворцовую тюрьму подальше от разъяренных придворных, которые рвались учинить «ташбуран» злодейке.
А тем временем страсти улеглись. Обезумевший от страха Сеид Алимхан успел поостыть. Красота женщин на него действовала неотвратимо. Уже через полчаса он призвал Баба-Калана и похвалил его, что он не казнил ее сразу.
А там пошло разбирательство и расследование, причем Сеид Алимхан. проявил полное безволие и слабость. Он не принимал никаких решений, колебался и даже дошел до мысли, которой поделился с Баба-Каланом: «Поговори с ней. Если она согласна разделить со мной ложе. Ведь она законная жена,, я прощу ее». Только яростный отказ Наргис оттянул вынесение приговора.
Сейчас в разговоре с Иваном Петровичем Сеид Алимхан хитрил и лицемерил. Под конец он, заявил:
— Объявляю... милость ей и прощение.
— Наконец-то... — с облегчением вздохнул доктор.— Поистине вы мудрец.
Доктор было обрадовался. Но преждевременно.
—
И, льстиво улыбнувшись, он обратился со страхом и надеждой:
— Господин доктор, скажите, а вам приходилось излечивать подобную болезнь? И много ли времени надо, чтобы исцелиться? И не причиняют ли ваши лекарства нестерпимую боль? — и совсем как капризный ребенок: — Не делайте мне больно, доктор. Прошу вас.
XV
Они мертвы, хоть и живы,
Они живут, но в сущности
мертвы.
ар Рази
Вор вором остается.
Узбекская пословица
Несмотря на все еще мучившие его сомнения, Иван Петрович ликовал: ему удалось отвести опасность от Наргис, выиграть время. Он вполне резонно тревожился за будущее. Характер болезни эмира для него был ясен. Состояние его глаз тяжелое, с каждым днем можно ждать ухудшения. Болезнь крайне запущена. Результаты лечения весьма гипотетичны. И не так уж много времени пройдет, когда эмир поймет это. А тогда...
И тем не менее доктор радовался: мало ли что произойдет. Он был уверен, что выход найдется. Надо было найти выход.
Но хорошее настроение доктора едва ли продержалось бы и секунду, если бы он присутствовал при разговоре эмира со своим верным стражем и телохранителем Баба-Каланом.
— Мы дали недостойной «рухсат».
— Да, господин.
— Мы дали недостойной тройной развод.
— Да, господин.
— Однако недостойная прекрасна.
— Да, господин.
— И в сердце нашем болезненное ощущение... А если недостойная посмеется над нами, своим супругом, повелителем, и бросится в объятия какого-нибудь проклятого...
— О, господин!
— Веление времени... таково: советский доктор... лучший, говорят, в мире, возвращающий зрение... ох... неповторимое искусство излечит нам глаза... Ты обрадуешься?
— О, как возрадуюсь, господин! Мое сердце возрадуется, и печенка возрадуется, и душа возрадуется, господин.
— В награду я обязался отпустить злодейку с кинжалом... Ох, останется она безнаказанной... проклятая.
— Вы обещали, господин!
— Что делать?., э-э-э? Нельзя так!.. Нет, окажем ей