Вы любите пиццу?
Шрифт:
– Да.
– И что же это такое?
– Об этом мы поговорим потом.
Все утро они бродили по улочкам между Тринита деи Спаньоли и Мадонна делла Грацие, заходили в каждый встретившийся им кабачок, заказывали вино и, медленно потягивая его, прислушивались к разговорам посетителей в надежде узнать что-нибудь о парне со шрамом. Эта роль детектива-любителя безумно забавляла Одри, а выпитое во всех этих кабачках вино держало ее в состоянии легкой эйфории. Все казалось ей очаровательным и прекрасным. Альдо же, наоборот, чем дольше, тем больше мрачнел. Незадолго
По приказу Альдо Джельсомина прогуливалась в поисках известий об убийце мужа. Серафина поэтому готовила пиццу одна. Она с бешеной энергией месила тесто. Вечно все тяготы ложатся на ее плечи! Да за кого они ее принимают, все эти лентяи? Неужели до конца дней своих Серафина должна страдать от непосильной работы? Не будь она доброй христианкой, давно бы прокляла Господа за то, что позволил ей родиться на свет! Но Серафине тут же стало стыдно от таких мыслей и, закрыв глаза, она помолилась святой Репарате, прося уговорить Всевышнего забыть об этом. Успокоившись на сей счет, синьорина Гарофани снова принялась за пиццу. Время от времени она подходила к окну и пронзительно кричала:
– Бруна!… Бенедетто!…
А потом прислушивалась, пока с улицы не донесутся детские голоса:
– Мы здесь, мама!…
– Ладно! Ведите себя хорошо!…
И снова Серафина месила тесто, иногда подходя к двери комнаты, где Марио приходил в себя от полученных ран и пережитого потрясения. Услышав мерный храп, Серафина довольно улыбалась, но когда в комнате царила мертвая тишина, испуганно спрашивала:
– Марио, ты как? Марио?
– А? Что?
– Нет, все в порядке… просто было так тихо, что я боялась, уж не помер ли ты…
– Если бы я умер, то сказал бы тебе об этом!
И круговорот продолжался: пицца – окно – пицца – дверь комнаты – пицца – окно и т.д. Часа в три, когда Серафина готовила анчоусы, в дверь постучали.
– Кто бы мог подумать? Риго!
Полицейский инспектор Риго де Сантис поклонился.
– Я тебе не мешаю, Фина?
Сердце почтенной матроны забилось сильнее. Ее так давно никто не называл Финой… С тех самых пор, когда она играла в песочек с кузеном Риго.
– С чего это вдруг тебе вздумалось навестить меня, Риго?
– Во-первых, по дружбе… Ты ведь знаешь, что я все еще люблю тебя, Фина?
Матрона зарделась, как девушка, получившая первое признание.
– Ну-ну, что за глупости, Риго… Фина, о которой ты говоришь, уже умерла.
– Для других – возможно, но не для меня.
Какая глупая штука жизнь. Кажется, ты давно освободилась от всех любовных историй, стала громадной и неповоротливой, в сущности ни на что не похожей… И вот достаточно, чтобы какой-то старый дурень явился и посмотрел на тебя как прежде, чтобы тут же вновь нахлынули старые, позабытые чувства. Серафина безотчетно выпрямилась, подтянула живот,
– Тебе бы не следовало говорить об этом, Риго, – бесполезно и только причиняет боль.
– А мне, думаешь, не больно?
– Почему бы тебе не жениться?
– Слишком поздно… а единственную, о которой я мечтал, отнял другой…
Что бы там ни говорили, а все же лестно знать, что существует на свете мужчина, способный хранить вам верность всю жизнь, так и не получив ничего взамен. Потрясенная Серафина почувствовала, как ее охватывает волна нежности, и на пиццу скатилась слеза.
– Ты плачешь, Фина? – ласково спросил Риго.
– Это ты заставил меня плакать, чудовище! Очень надо было говорить обо всем этом… Теперь я чувствую себя старухой, хотя до сих пор даже не думала ни о чем таком…
– Для меня тебе всегда будет двадцать лет!
В порыве восторга матрона без лишных раздумий поцеловала кузена. Хоть этот поцелуй и был самым невинным, скорее сестринским, высоченный полицейский пришел в глубокое замешательство.
– Можете не стесняться…
Оба подскочили, словно действительно совершили что-то постыдное. Марио, стоя на пороге, жег их гневным взором.
– Ну, Риго, бессовестный ты негодяй, мало того, что ты обесчестил семью, работая в полиции, тебе еще надо являться в мой дом удовлетворять свои низменные инстинкты?
Прийдя в себя от первого порыва изумления, Серафина возмутилась:
– Перестань говорить глупости, Марио! Ты сам же об этом пожалеешь!
Но Гарофани слишком кипел от ярости, чтобы так быстро внять голосу рассудка.
– Кто это тебе позволил говорить, Серафина? Ты же вообще ничтожество!
Матрона задохнулась от негодования, и муж тотчас же воспользовался ее молчанием:
– Да-да, ничтожество, иб^как еще назвать женщину, которая, даже не дожидаясь, пока ее муж испустит последний вздох, подыскивает себе другого мужчину?
– Тебе не стыдно?
– Стыдно? Ничего себе! Это ты, несчастная, должна сгореть со стыда! Я уже давно слушаю, как вы тут воркуете! Этот со своей «Финой», и ты со своими «тю-тю-тю»… Я не очень удивлюсь, Риго, если узнаю, что это ты пытался раздавить меня вчера! Видимо, тебе так уж не терпится отобрать у меня жену!…
Полицейский шагнул вперед.
– Продолжай в том же духе, Марио, и я разобью тебе морду!
Гарофани слегка отступил – уж что-что, а он драться не любил никогда.
– Значит, ты решил прикончить меня вместе со своей сообщницей?
– На сей раз, Марио, ты свое заслужил! – зарычал де Сантис, бросаясь на него.
– Остановись, Риго! – возопила Серафина.
Мужчины посмотрели на нее и с удивлением обнаружили, что матрона вытащила старый обшарпанный чемодан и начала складывать белье.
– Что ты задумала? – ошарашенно спросил Марио.