Вы прекрасны, вы грустны

Луговская Елизавета

Король выдержал свою знаменитую паузу, в течение которой смотрел в глаза Генриху. Тот и не думал отвечать. Он спокойно слушал короля. Карл Девятый продолжил:

– Однако я чту королевскую кровь, которая течет в ваших жилах, и принимаю во внимание ваш юный возраст. Я забуду прошлое при условии, что вы вернетесь в лоно нашей матери Римской церкви, ибо во Франции должна существовать только одна религия - религия королей, которые сидят на троне. Итак, обедня, смерть или Бастилия - выбирайте!

Последние слова король выкрикнул с присущим ему пафосом.

Генрих не хотел умирать, как не хотел и в Бастилию. Он никогда не отличался особой религиозностью и спокойно согласился принять католическую веру. Оговорился только, что он хотел

бы получше узнать некоторые католические обряды. Король ответил, что за этим дело не станет, главное его принципиальное согласие. Генрих расстался со своей верой легко, как будет делать это еще не раз, переходя из католичества в протестантство и обратно. Ему принадлежит знаменитое выражение, которое он выскажет позже: "Париж стоит обедни".

Париж в тот вечер и в ту ночь захлебнулся от крови и слез. Католики набрасывались на гугенотов с остервенением диких зверей. Убийства, изнасилования, грабежи -сколько жестоких изуверств! Все самое низменное проснулось в людях. Вот сцена из мемуаров, относящихся к той эпохе:

"Голую малолетнюю девочку обмакнули в кровь ее отца и матери, которых, прежде чем растерзать, предупредили, что если и она гугенотка, то с ней поступят как с ними". Озверевшие католики - основная часть населения Парижа - опьянели от крови. Они не только самым жестоким образом убивали протестантов - без разбору и мужчин, и женщин, - они устроили настоящую охоту на беременных протестанток. Одна из них, графиня, обитавшая на улице Сен-Мартен, пробовала спастись на крыше своего дома. Ее нашли, закололи кинжалами и сбросили вниз. Другую швырнули в воду, вспоров живот, "так что видно было, как там шевелится ребенок".

Так в далеком XVI веке вели себя жители столицы одной из самых древних в мире демократических стран. А что же король? Как относился он ко всем этим зверствам? Может быть, он многого не знал? Увы.

Ревущие толпы убийц разбудили молодую королеву Елизавету Австрийскую. Узнав, что происходит, она вызвала капитана гвардейцев де Нанси.

– Как же так! А король, мой супруг, знает, что происходит?
– спросила возмущенная и пораженная услышанным королева.

– Да, Мадам, это делается по его приказу, - ответил капитан.

Король в это время стоял у окна и стрелял из аркебузы по гугенотам, которые метались по площади, преследуемые католиками.

Маргариту разбудил стук в ее спальню. Она услышала крики: "Наварра! Наварра!" Решив, что это Генрих, служанка открыла дверь. Маргарита вспоминает в мемуарах: "Оказалось, что это стучал дворянин месье де Леран, раненный шпагой и алебардой в руку и плечо. (В романе Дюма "Королева Марго" в покои королевы врывается раненый Ла Моль.
– Е.Л.) За ним гнались четыре лучника, ворвавшиеся вслед за ним в мою комнату. Чтобы спастись от преследователей, он бросился к моей постели. Он крепко вцепился в меня, и я сползла в проход между стеной и кроватью, увлекая его за собой. Я совершенно не знала этого человека, не ведала, с какими намерениями он явился ко мне и чья, собственно, жизнь нужна была лучникам, его или моя. Мы оба были напуганы и оба кричали. Наконец Богу было угодно, чтобы месье де Нанси, капитан гвардейцев, вошел в это время в мои покои и, увидев меня в самом жалком и беззащитном положении, сначала расхохотался, потом напустился на лучников за их бестактность и выставил их вон, а нам отдал жизнь этого несчастного, все еще не выпускавшего меня из своих объятий. Мы перевязали его раны и уложили в моем кабинете... Я сменила рубашку, поскольку вся она была в крови".

Марго узнала все от Нанси. Он рассказал ей и о том, что ее муж в безопасности, потому что сегодня был у короля и переговоры закончились успешно для Генриха.

Никакого раскаяния на следующий день убийцы и те, кто ими руководил, не испытывали. На кладбище второй раз зацвел боярышник. Это решили истолковать так, будто Бог одобряет избиение еретиков. Король же

заявил: "Все, что произошло в Париже, было сделано не только с моего согласия, но по моему желанию и под моим водительством. И я готов к тому, что вся хвала или же вся хула будут обрушены на одного меня!"

Медовый месяц Марго и теперь уже католика Генриха Наваррского продолжался.

Это был очень своеобразный медовый месяц. Как и последующие за ним полгода. Потому что все это время супруги почти не разговаривали. Они обменивались только самыми необходимыми словами, без которых даже минимальное общение невозможно. Но, как ни странно, это никак не отражалось на их сексуальных отношениях. В постели они как будто забывали, что не разговаривают друг с другом, и общались на языке молодых, сильных и жаждущих ласк тел.

Ночью их тела удовлетворяли свои сексуальные потребности, а утром они почти не смотрели друг другу в глаза. Такая пустота для Маргариты не могла длиться долго. Генрих де Гиз был напрочь забыт и выброшен из сердца. Но, помимо физиологических, у Марго были еще и романтические запросы. И они не заставили себя ждать. Через десять месяцев после свадьбы с Генрихом Наваррским она влюбилась без памяти. После де Гиза она влюбилась так впервые.

Ее избранником стал элегантный офицер из Прованса Гиацинт-Бонифас де Ла Моль. Ему шел уже сорок четвертый год. В XVI веке это было порогом старости. Маргарите бросились в глаза его изысканные манеры, его стройная фигура, то, как он говорил, как смотрел, как молчал. Если злился, начинал покусывать перья своей шляпы. Эта его привычка особенно нравилась Маргарите. Был в Ла Моле непередаваемый артистизм, который каким-то образом сочетался с его непосредственностью. Или эта непосредственность была тоже продуманной и рассчитанной, чтобы покорять благородных девиц? Еще один плюс для Маргариты, да и для большинства женщин ее круга, - у Ла Моля была репутация отъявленного дон-жуана. Про него говорили, что он предпочитает побеждать на полях Венеры, нежели Марса. Его любовные похождения странным образом сочетались с его религиозностью, по крайней мере внешней. Он старался не пропускать ни одной мессы. Говорили, что в перерывах между занятиями любовью Ла Моль только и делает, что молится в церкви. Он выстаивал по три, а то и по четыре мессы в день, как будто стараясь искупить свои плотские грехи. Когда королю доложили о новом увлечении сестры, он сказал, рассмеявшись:

– Тому, кто вознамерился составить реестр блудных похождений де Ла Моля, достаточно сосчитать количество посещенных им месс.

Как только Ла Моль заметил, что Маргарита смотрит на него с интересом, тут же в нее влюбился. Влюбленность была естественным состоянием графа.

Начались их страстные встречи. Как правило, Маргарита принимала Ла Моля в своих покоях. Свидания не афишировались, но через день весь двор, конечно, знал, что у Маргариты появился любовник и был им придворный "казанова" Ла Моль. Узнал об этом и муж, Генрих.

Как же он отреагировал? Совершенно спокойно. С женой у него наконец-то наладились отношения, они стали друзьями, стали общаться не только в постели. И Генрих, когда узнал об измене, вовсе не почувствовал себя обманутым и обиженным. Не случайно при дворе его прозвали обольстителем. Он был под стать жене. У Генриха вот уже месяц была любовница - одна из самых соблазнительных фрейлин из "летучего эскадрона" Екатерины Медичи. Ее звали Шарлотта де Сов. Как утверждал один из современников, "у нее были длинные ножки и соблазнительная попка". И не один Генрих мог оценить прелести этой фрейлины на деле. Шарлотта была поистине ненасытна. Помимо Генриха, ее любовниками в то время были Алансон, де Гиз, дю Гаст, Ла Моль (несмотря на свою страсть к Марго и свой "преклонный" возраст, успевающий захаживать и к ней), итальянец Аннибал де Коконат, или Коконас. (Тот самый Коконас, что выведен Александром Дюма в романе "Королева Марго".
– Е.Л.)