Вы приняты

Большаков Евгений Игоревич

– Здрасьте, тетя Лена, – пробурчал Лёха.

– А чего не заходишь, весь двор гудит, что ты из армии вернулся. Чайку попьем, у меня конфеты твои любимые. Зашел бы как-нибудь, моему болвану старшему про армию рассказал бы заодно. А то он бегать собрался. Все мужики как мужики, а этот ма-ла-холь-ный! – последнее слово она прокричала в глубину квартиры.

– Ну маааам, – пробасили оттуда в ответ.

– И не мамкай мне, вон борода уже как у деда старого.

Вот сдам тебя военкому, будешь знать, – раскочегарилась тетка.

Из коридора вышел высокий парень с аккуратной бородкой.

– Я в магазин, надо что купить?

– Квартиру себе купи и живи отдельно! – запальчиво заявила хозяйка, потом вспомнила про Лёху. – А ты к Алику? Его не видать давно, наверное, на дачу уехал. Ладно, я пошла, мне еще это чучело кормить идти, сам не пошевелится.

Дверь закрылась, и Лёха остался на площадке один. Он еще раз нажал на кнопку звонка, и уже собирался уходить, как вдруг заметил, что щель с одной стороны двери была чуточку шире. Лёха толкнул дверь, и она беззвучно раскрылась. Из квартиры пахнуло потревоженной пылью и затхлостью. Где-то в дальней комнате чуть слышно играло радио.

– Альберт Иванович! – слова прозвучали как-то плоско и утонули в тишине квартиры.

Лёха шагнул в коридор и отпустил дверь. Щелкнул замок и дверь захлопнулась. Лёха застыл, потом попробовал открыть дверь, но ручка не проворачивалась совсем. Лёха поежился. Он внезапно почувствовал, как холодно в этой квартире. Где-то здесь поблизости должен был быть телефон. Надо позвонить соседке, у нее точно должен был быть ключ. Объяснить свое появление в квартире будет трудновато, правда, но не чужие люди, разберемся.

Коридор был обставлен в полном соответствии с детскими Лёхиными воспоминаниями из тех времен, когда он приходил сюда к Альберту Ивановичу учиться играть на фортепиано. Облезлые обои, классическая занавеска из пластиковых трубочек, вешалка с кучей разношерстных курток, пальто и каких-то шарфов, подставка для обуви. Возле подставки для обуви лежала перевернутая коробка с нарисованными на ней старомоднейшими туфлями. Видимо, их достали в спешке и коробку убирать не стали. Альберт Иванович, должно быть, куда-то сильно торопился.

Лёха сделал шаг вперед, чувствуя, как качаются под его ногами древние паркетные доски. Альберт Иванович жил один, его супруга скончалась еще когда Лёха учился в школе. Видимо, чтобы отвлечься, Альберт Иванович в ту пору давал много уроков, да и похороны съели все его небольшие сбережения. Лёха вспомнил завешенные тканью зеркала, черно-белый портрет молодой

красивой женщины с траурной лентой в углу и этот запах… ладан, что ли. Альберт Иванович иногда прерывал урок и уходил в соседнюю комнату, из которой потом доносились глухие рыдания. Потом он возвращался и обучение продолжалось. Это был первый раз, когда Лёха столкнулся с этой неприятной гранью человеческого бытия, и, наверное, тягостное ощущение горя в этой квартире было одной из основных причин, почему занятия Лёша посещать перестал.

Рядом с телефоном лежала знакомая Лёхе газета с объявлениями. Скорее всего, Альберт Иванович прихватил пару экземпляров около метро, может подработку искал, может еще что, кто его знает. На развороте было явственно видно жирно обведенное шариковой ручкой объявление в желтой рамочке – несколько слов и номер телефона. Лёха усмехнулся. Тут и никакой Шерлок Холмс не нужен, все и так понятно, старик точно поиздержался и решил устроиться на работу.

Внезапно справа раздался резкий свист, Лёха подскочил и ударился головой о плафон, свисающий на витом проводе с потолка. Плафон качнулся, и чтобы он не разбился о стенку, Лёха придержал его рукой. Второй рукой он потирал ушибленный лоб. Свист не утихал. Лёха прошел на кухню, там на плите кипел чайник со свистком. Машинально выключив газ, Лёха поставил чайник на пробковую подставочку, и только потом задумался, кто же мог поставить чайник на огонь. Но подумать ему не дали.

Радио где-то в дальнем углу заиграло грустную фортепианную мелодию, и Лёха примерз к полу. Он узнал те ноты, которые вдалбливал ему в голову Альберт Иванович во время занятий. Та-ти-ти-та-ти-ти, эти звуки когда-то давно он старательно извлекал из потрепанного фортепиано, стоящего в углу.

Лёха с облегчением выдохнул, рванулся вперед и снова застыл на пороге комнаты.

За клавишами на стульчике сидела женщина и играла ту самую знакомую мелодию. Белые пальцы перелетали с клавиши на клавишу. Белое платье было испачкано землей, траурная лента виднелась из-под распущенных волос.

Женщина прекратила играть и повернулась к Лёхе. Бледное лицо покойной супруги Альберта Ивановича, наскоро измазанное гримом, превратившим его в ужасную посмертную маску с запавшими глазами, не выражало ничего. Рот был зашит суровыми нитками. Через неплотно сжатые губы с тихим свистом выходил воздух. Лёха дернулся назад и, собрав ногами в гармошку коврик, рванулся прочь от мертвеца. Дверь в конце коридора была все так же закрыта.

Конец ознакомительного фрагмента.