Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум
Шрифт:
Даша вдруг тихо рассмеялась и потрепала его по щеке.
– Шутка, я постирала их, Паш... Они на балконе, но не высохли, наверное.
И своей обычной королевской походкой модели прошла на балкон и принесла оттуда два его носка.
– Носки любимого не пахнут, – чмокнула она Павла Олеговича в лохматую макушку и закружила на месте, вручив в руки по носку.
У Голды совершенно непроизвольно дернулась щека.
– Ты маленькое беззащитное существо, Дашка! – буркнул он.
– Не совсем, – хмыкнула Даша. – Я ж выше тебя...
«Моя двухметровая
На улице лил дождь. Прижимая голову к плечам и радостно ежась, Голда, лавируя между луж, пошел к машине. Водитель стоял у открытой дверцы и мок.
– Лужи, Пал Олегович, не удалось подъехать ближе, – извинился он.
– На Мышкино подворье, – велел Голда, как обычно, садясь на заднее сиденье.
Водитель кивнул.
– Усталый раб божий я, – тихо бормотал Павел Олегович, закрыв глаза. Он снова вспомнил Дашу.
«Я так люблю ее», – вдруг подумал он, глядя на неподвижную спину водителя.
– Мышкино подворье, – кашлянул тот через десять минут. – Приехали, Павел Олегович.
Ливень в Москве не унимался. Теплый летний ливень. Голда раскрыл протянутый водителем зонт и быстро зашагал к дверям банка. Он улыбался во весь рот и не подозревал об этом.
ОПАСНОСТЬ НИКУДА НЕ УШЛА
Пес смотрел из лоджии в темноту, по морде текли слезы... Боеприпас болел уже неделю и гулял у дома лишь по большой собачьей необходимости. Пять лет жизни с инвалидом Ландышевым изгрызли все его собачьи силы...
Пес помнил, как его купили куцехвостым щенком за две бутылки «Гжелки» и принесли в квартиру Викентия Романовича Ландышева.
– Живи, – разрешил хозяин, вытаскивая щенка из-за пазухи и опуская на пол. Он шутливо подтолкнул его под хвост. Малолетний собак ткнулся носом в линолеум и завизжал. У хозяина тогда еще были обе ноги, хотя с палкой он ходил уже тогда... Это потом, через две зимы, он их отморозит и их ампутируют много выше голеней.
Последние два года прошли особенно тягостно, большая квартира инвалида притягивала, как магнит, охочий до чужих квадратных метров сброд. И у Боеприпаса почти не осталось иллюзий, что хозяина оставят в живых... Он с трудом сдерживался от лая, когда несколько раз на дню приходилось терпеть незваных гостей, которые заходили в квартиру, как к себе домой, и пили вместе с Ландышевым.
Сегодня, когда Викентий Романович с утра надел протезы и ушел, пес ждал его до самой поздней ночи.
Боеприпас попил воды из-под крана, закрыл его носом и снова вернулся на свой стационарный пост в лоджию. Встав на задние лапы, он высунул морду на волю и стал дышать, глядя в темноту. Наконец, он дождался...
«Хозяин вернулся!» – с чувством гордости взвизгнул питбуль, увидев Ландышева в начале улицы... Хозяин шел и что-то напевал! Боеприпас навострил оба уха: нет, все-таки Викентий
На асфальте валялась газета, Ландышев наклонился и стоял некоторое время, читая под фонарем. Пес даже закрыл глаза, устав ждать... Неожиданно громко заскрежетал ключ в замке, и питбуль, очухавшись, побежал встречать хозяина.
– Песя мой, песя, – вздохнул неестественно трезвый в половине второго часа ночи Ландышев. – Баба мне нужна хорошая, баба... заметь, не мужик! – пока не уснул, бормотал Викентий Романович, бывший спецназовец, орденоносец и пьяница.
Утром повеселевший пес проснулся, выбежал на лоджию и огляделсяв поисках хороших баб... Он смотрел на улицу больше часа, но все бабы шли либо с мужьями, либо с детьми, и ни у одной на груди не висело плаката: «Ищу для создания крепкой семьи бывшего спецназовца и пропойцу, например, такого, как Викентий Романович Ландышев. Предпочтительно без ног».
Пес вздохнул, пожевал губами муху, которою поймал только что. Выплюнул ее и поглядел на храм пророка Илии.
Просто поглядел.
МОСКОВСКИЕ ГОРЕМЫКИ
– Люди – это воспоминания, добрые, ужасные, стыдные и счастливые. Люди – это большие ходячие мемуары и несколько секунд настоящего. Прошлое для них материально. Оно дает силы жить и исправить все, что было неправильного раньше, – бубнил себе под нос звеньевой ангел Z все утро, пока ангелы мылись в бане.
У нескольких московских горемык, просивших счастья, оно не складывалось никак, а просто рассыпалось на глазах, едва начав строиться. И так – раз за разом, без конца...
– Может быть, оставим их без счастья? – осторожно предложил Старый ангел. – Жили они без него и еще проживут!
Ангелы уже снова сидели на крыше храма, обжитой ими за май и июнь, и загружали лэптопы.
Если бы только религиовед Регина Ростиславовна Майкопская, все еще бредившая доцентом Ксеноновым, в этот тишайший утренний час не спала бы похмельным сном, а смотрела в лупу на луковки собора пророка Илии, то, возможно, она заметила бы там ангелов, которые решали, откуда и как достать ей счастье, чтобы милая интеллигентная женщина с котом получила, наконец, свою порцию, а не пила виски «Белая лошадь», заламывая руки и беззвучно крича.
– Я думаю, есть смысл поискать среди ее соседей, – хмурясь, бормотал ангел Z.
Ангелы печально посмотрели на него.
– А что, если?.. – продолжил ангел Z.
– Нет, она кошмарная, – покачал головой Молодой ангел.
– Ну не настолько, – вздохнул Средний ангел.
– Тетка неплохая, – кивнул Старый ангел. – Вполне веселая... Просто грустно ей сейчас. С котом живет!
– А кот кастрированный, – подлил масла в огонь Молодой ангел.
– А Викентий с собакой, в смысле, с псом делит свои дни! – внезапно хлопнул себя по нимбу ангел Z.