Выбираю любовь

Федорова Полина

На повороте карету тряхнуло, и на какое-то мгновение Вронского отбросило от Насти на целую ладонь. Этого времени ей хватило, чтобы дрожащими пальцами открыть дверцу кареты и, не раздумывая, буквально выброситься из нее.

— Стой! — заорал Вронский кучеру, и карета встала как вкопанная. С побелевшим лицом он выскочил и увидел Настю, глубоко впечатанную задним местом в единственный сугроб, который, верно, забыли или поленились убрать дворники, и сложенную пополам так, что голова ее почти упиралась в красные сафьяновые ботики. Он облегченно выдохнул и протянул

руку пытающейся выбраться из сугроба девушке.

— Позвольте, я вам помогу, — сказал он, давясь от готового вырваться наружу смеха и отводя глаза. — Вам одной... трудно будет... выбраться...

Настя вновь полоснула по нему негодующим взором, высвободила руки, уперлась ими в снег и, приподнявшись, съехала из сугроба на мостовую. Руки Вронского она не приняла. Когда он принялся помогать ей отряхиваться, Настя отскочила от него и срывающимся голоском пронзительно воскликнула:

— Не прикасайтесь ко мне!

— Хорошо, хорошо, — примирительно поднял ладони Вронский. — Вы не ушиблись?

Настя снова бросила на него возмущенный взгляд, отряхнула последнюю крошку талого снега, прилипшего к шубке и, гордо вскинув голову, пошла по мостовой. Вронский, кивнув кучеру, чтобы следовал за ним, пошел за ней.

— Простите меня, Анастасия Павловна, — поравнявшись с ней, тихо произнес он.

— Вы... вы, — она вскинула на него рассерженные глаза, но не увидела во взгляде Вронского ни прежней уверенности, ни теплой и обволакивающей обворожительности. Константин Львович смотрел просто, и в его взоре сквозили удивление, уважение и даже некоторая благодарность. За то, что она не солгала и осталась с ним человеком? И напомнила ему, что он тоже человек? Ведь в его кругу истинно человеческое было в дефиците, и бал там правили ложь и фальшь...

— Простите меня, Анастасия Павловна, — повторил тихо Вронский. — Я больше так не буду... С вами.

— Да вы словно дитя малое: «больше так не буду». Смешно даже...

— Ей-богу, не буду. Вы ведь мне действительно очень нравитесь. Вот я и подумал, почему бы мне с вами не закрутить роман. Или ни к чему не обязывающий романчик: я вам подарки и все такое, а вы мне свое благорасположение, так сказать. Как это делают все. Но вы оказались не такая, как многие, — добавил он задумчиво. — И... спасибо вам за это.

Какое-то время они шли молча.

— Вы... больше не делайте так, — наконец, произнесла она примирительно. — Ладно?

— Ладно, — повеселел Вронский, — не буду. Значит, вы простили меня?

— Вы же объяснились. Честно и искренне. Чего же на вас дуться? — посмотрела на него Настя.

— Вы удивительная, — произнес с нескрываемым восторгом Вронский.

— Опять? — нахмурила бровки Настя.

— Нет, нет, — поторопился успокоить ее Константин Львович, — я без всякого умысла вам это сказал. Порой мне кажется,

что в вас, — он на какое-то время замолчал, подыскивая слова, чего ранее за ним не замечалось, ибо у него на все случаи всегда были заготовлены целые фразы, — сидит какой-то бесенок, колючий и ершистый, когда надо, а, по сути, милый и добрый. И это притягивает.

— Кого-то, возможно, и притягивает, — сказала раздумчиво Настя, — а кого-то, наоборот, отталкивает, — с печалинкой добавила она.

Так они и шли: Настя, чуть поодаль Константин Львович, а за ними, сбоку, четверка лошадей, впряженная в карету с родовыми гербами на дверцах.

— Ну вот мы и пришли, — сказала Настя, когда они остановились у ее дома. — Спасибо, что проводили.

— Еще раз прошу извинить меня за мою... бестактность, — серьезно произнес Вронский.

— Я на вас не сержусь, — так же серьезно ответила Настя. — Я даже отчасти благодарна вам.

— За что? — удивился Константин Львович.

— За внимание ко мне. Своеобразное, конечно, — она усмехнулась, — но все же внимание.

— Вам не хватает внимания к вам?

Настя молча опустила голову.

— Помилуйте, Анастасия Павловна, вам ли говорить об этом? Стоит только вам простите свистнуть, и у ваших ног тотчас окажется сотня поклонников, готовых исполнить любое ваше желание.

— Я не про то говорю. Не про такое внимание.

— А про какое внимание вы...

Вронский не закончил фразу и на мгновение застыл.

— Боже мой! — воскликнул он. — Как же я сразу-то не догадался! Ведь вы же влюблены! Так?

Настя еще ниже опустила голову.

— Ну конечно же, влюблены. А я-то навязывался вам со своей... Простите, меня, Анастасия Павловна, ради бога, простите.

— Да я вас давно уже простила, — посмотрела на него Настя, с удивлением замечая, что у такого ловеласа и дамского соблазнителя столь трепетное отношение к чувству, зовущемуся любовью. Верно, было в его жизни нечто такое... Впрочем, в жизни каждого человека, очевидно, было или есть нечто такое, что не дает ему пренебрежительно отзываться о любви. Ведь это и высшее наслаждение, и неизбывная боль — любить...

— Мне пора, — тихо произнесла Настя. — Прощайте. И... спасибо вам.

Она потянулась на носочках и поцеловала Вронского в щеку. Затем резко повернулась и вошла в парадное.

— Прощайте, — произнес Константин Львович растерянно и запоздало, когда двери, пропустив Настю, уже закрылись. Затем он снял перчатку и осторожно потрогал место поцелуя. Он потом еще долго чувствовал его на своей щеке, словно печать, скрепившую некий договор между ним и Настей, впрочем, не только с Настей, а и со всем миром и, главное, с ним самим. Договор быть человеком...