Выбираю любовь
Шрифт:
Оставим на время Петра Алексеевича и сделаем небольшое отступление касательно самого театра.
Ведь как, милостивые государи, рождаются в России публичные театры? В Петербурге, скажем, возник при Екатерине Великой Вольный российский театр, составленный его зачинателем Книппером из молодых людей Воспитательного дома для незаконнорожденных. Ну куда таковых девать? Ведь несмотря на то что некоторые из них являлись отпрысками дворян с весьма известными на Руси фамилиями, в том числе и от славного Рюрика проистекавшими, дорожка в службу им была заказана: хорошего классу им не добыть, чинов не стяжать да и денежек довольно не иметь. Ну не в крестьяне же им идти, в поте лица
Или, скажем, в Москве... Взял крещеный еврей английского происхождения Медокс да и составил из любителей театральной игры труппу — денежки зарабатывать. И ведь получилось! И стал театр публичным, то есть общедоступным, для всех.
Ну, это в столицах, скажете вы.
Хорошо, кинем взгляд в провинцию.
Ярославль. Не там ли великий основатель профессионального театра актер Федор Григорьевич Волков из любительской опять же труппы, куда входили знаменитые Дмитревский и Шумский, составил первый общедоступный театр?
А Воронеж, где публичный театр появился в начале девятнадцатого века?
А Пенза, где в это же время местных театралов радовали аж три публичных театра? В одном из них труппа статского советника и богатея Петра Абросимовича Горихвостова ублажала публику итальянскими операми.
В Казани же... Здесь публичный театр возник следующим образом.
Двадцать седьмого мая 1798 года, на четвертый день своей визитации вместе с цесаревичами в Казань, император Павел Петрович после обеда, что уже вошло в обыкновение, гулял вместе с великими князьями Александром и Константином в саду генерала Лецкого. Сад, когда-то начавшийся с липовой рощи, предваряющей массивы нескончаемого Арского леса, был частью усадьбы генерал-майора Лецкого, прежнего коменданта казанской крепости, отстоявшего ее 12 июля 1774 года от пугачевской вольницы. В его «дворце», — небольшом одноэтажном деревянном домике в пять окон, стоящем в самом конце одной из дворянских улиц Казани, и остановился, прибыв в город, император Павел.
Во время прогулок императора с цесаревичами по саду Лецкого для ублажения слуха высочайших особ играл оркестр и пели актрисы крепостной театральной труппы Есипова — а чьей же еще? Пели актрисы и в тот день, о котором идет речь, и особо отличались душевностью и артистизмом сестры Фекла и Марфа Поклеповы, их в городе звали не иначе как Феклуша и Марфуша. И то ли состояние духа у императора было в тот день превосходным, то ли актрисы пели особенно проникновенно, только император вдруг расчувствовался, подошел к ним и, поблагодарив за доставленное удовольствие, пожаловал им свою поясную брильянтовую пряжку.
Есипов, коему было положено быть при актрисах и оркестре и, вида, что государь пребывает в благостном настроении, подошел к нему и с поклоном произнес:
— Осмелюсь просить, ваше императорское величество, вашего высочайшего соизволения и милости разрешить открытие в Казани публичного театра. Многие губернские города уже имеют
— А много вам потребуется казенных денег для устройства театра? — перебил отставного прапорщика император.
— Нисколько, — поспешил заверить государя Есипов. — И здание, и все обустройство театральное я с превеликим удовольствием возьму на себя. Так что для казны, ваше императорское величество, будет совершенно необременительно.
— Похвально, — благосклонно взглянул на собеседника Павел, — что в славном городе имеются такие патриоты искусства, да еще пекущиеся о государственной казне. Что ж, извольте получить на вашу просьбу мой ответ «да». Ходатайствуйте в Дирекцию императорских театров, и я без промедления дам вашему делу положительный ход.
Вот так выросло на площади, тотчас получившей название Театральная, огромное здание, пятидесяти сажен глубины и двадцати пяти сажен ширины, украшенное колоннами, к коим прибивались для сведения всеобщего театральные авертиссементы...
Итак, услышав о сумме из уст Павла Петровича Есипова, Плавильщиков вскинул брови:
— Сколько-сколько?
— Тридцать тысяч серебром, — повторил Есипов.
— Ну, брат!.. — восхищенно протянул Плавильщиков. — Это же целое состояние! Прости, но, верно, правду про тебя говорят, что ты ушиблен театром...
— Вот им же и лечусь, — не очень весело произнес Павел Петрович. — Ну что, пойдем знакомиться с труппой?
Петр Алексеевич пробыл в Казани больше трех недель. Играли его «Бобыля» и впервые — новую героическую пьесу «Ермак», где, конечно, сам он и исполнял главные мужские роли.
А как он был великолепен в «Титовом милосердии» Княжнина! Труппа с замиранием сердца внимала монологам Тита, не единожды прерывавшимся аплодисментами зала. Во все дни гастролей знаменитого актера театр был полон.
Аникеева исполняла главные женские роли. В «Росславе» они составили прекрасный дуэт: русский воевода и шведская княжна. Трактование Зафирой любви как высшего жизненного чувствования, что так поразило Каховскую в игре Насти, было едва ли не самым убедительным в спектакле, нежели роли Росслава-Плавильщикова. Но более всего маститого актера поразила Настя в роли Чванкиной, глупой провинциальной барыни в стихотворной комедии Княжнина «Хвастун». Поначалу Петр Алексеевич сомневался, что хрупкая молоденькая барышня сможет перевоплотиться в даму в летах, имеющую взрослую дочь. Однако уже после первых репетиций оставил свои сомнения. Настя сыграла Чванкину, мало сказать, замечательно. Уже первый выход ее сразу же убедил зрителей, что Чванкина глупа, упряма и кокетлива не по возрасту. Чванкиной было не менее сорока лет, что сказалось и на походке Насти, и на манере разговора. Даже ее фигура показалась зрителям, да и самому Плавильщикову более полной и рыхлой, и эта метаморфоза, несомненно, была ее актерской заслугой.
Плавильщиков первым поздравил ее с успехом. И когда один из поклонников Насти, даря букет, восхищенно произнес, что она вполне может блистать на московской и петербургский сценах, актер раздумчиво произнес:
— Я тоже в этом нимало не сомневаюсь.
— Ах, Петр Алексеевич, — вскинула на него глаза Настя. — Вы, верно, забыли, что я господская дворовая девица. Барин меня от себя не отпустит.
— Я поговорю с ним, — заверил ее Плавильщиков.