Выбор Флетча
Шрифт:
– Разница между идеями и действительностью, – возразил губернатор. – И конкретные дела сослужат людям более добрую службу, нежели словесные замки.
Барри Хайнс, не поднимаясь с пола, на коленях дополз до телевизоров, выключил их, повернулся к губернатору и его сыну.
– По-моему, это хорошая речь. Если задуматься, губернатор сказал правду. И не надо лезть в бутылку, Уолш, из-за глупой реплики Грейвза.
– Да, – поддержал его Флетч, – Ты же знаешь, умом Грейвз не блещет.
Дверь из гостиной открылась. Вошла Дорис Уилер – в вечернем платье, с шарфом,
– Кэкстон, ты только что проиграл выборы.
Губернатор побледнел.
– Подожди, подожди.
– Чего мне ждать? – еще шаг, к центру спальни. – Ты же выставил себя круглым идиотом.
Уолш попятился к стене. Шустрик Грасселли ретировался в ванную.
Дорис говорила с мужем так, будто в комнате они были вдвоем.
– Все твои сегодняшние поступки для меня – полный сюрприз. Раздавать деньги школьникам. Да еще не всем, а избранным. Барри передал тебе, что мне пришлось сказать по этому поводу? Не пустить члена палаты представителей Флагерти на трибуну! Надеюсь, ты не станешь убеждать меня, что это чистая случайность?
Губернатор посмотрел на Барри, потом – на жену.
Все поняли, что услышанное от Дорис Барри оставил при себе.
– А что за бред ты нес в Уинслоу?
Глаза губернатора превратились в щелочки.
– Бред?
Дорис продолжила хорошо поставленным голосом опытного лектора:
– Кэкстон, ты прекрасно знаешь, что фермеры и лавочники Уинслоу, как и повсюду в США, не желают слышать о Третьем мире. Их интересуют налоги, программы по здравоохранению, социальной защите, обороне, субсидии на зерно. Избиратель прежде всего эгоист! Каждый раз, слыша название какой-либо чужой страны, он знает, что ему придется платить!
– Дорис, надо говорить и об этом.
– А что ты лепил насчет технического прогресса? – Дорис Уилер закатила глаза.
Губернатор, сидевший в кресле, без галстука, обмяк, словно на него навалилась усталость.
– Ты пытаешься показать, что ты – государственный деятель, Кэкстон? – выкрикнула Дорис.
– Мама, – вмешался Уолш, – ты же не хочешь, чтобы тебя слышали люди в гостиной?
– Почему нет? – Дорис не понизила голоса. – Пусть слушают! Предвыборная кампания губернатора Кэкстона Уилера завершена! Они могут допить виски, убрать в карманы чековые книжки и разойтись по домам, чтобы потом переметнуться к Симону Аптону или Джо Грейвзу.
Губернатор искоса глянул на Барри Хайнса, словно ища поддержки.
– Грейвз сболтнул чушь...
Барри Хайнс оставил на телевизоре пластмассовый стаканчик, наполовину наполненный «пепси». Дорис смахнула стаканчик на ковер. Губернатор Уилер уставился на коричневое пузырящееся пятно. Затем поднялся, подошел к зеркалу, начал завязывать галстук.
Барри Хайнс уже стоял у двери в гостиную.
– Кэкстон, – Дорис обращалась к спине мужа, – американцы не доверяют техническому прогрессу. Они не понимают технического прогресса. Технический прогресс отнимает у них работу.
– Перестань, – устало отмахнулся губернатор. – Американцы влюблены в технику. Они обожают
– А в глубине души они полагают, – настаивала Дорис, – что все технические достижения – происки дьявола.
– О, Дорис.
– И надо быть круглым дураком, чтобы заявить, что технический прогресс заменит религию!
– Я ничего такого не говорил.
– Что технический прогресс заменит демократию!
Повернувшись от зеркала, губернатор застегивал рукава. По его щекам ходили желваки.
– Это наша вина, – попытался погасить пожар Уолш. – Мы переоценили значение гибели Вика Роббинса. До первичных выборов всего два дня, а нам очень хотелось попасть в вечерние выпуски новостей.
– Твои оправдания ни к чему, сын, – раздраженно осадил его губернатор. – Я сказал то, что считал нужным, и не намерен забирать назад ни единого слова.
– Что ж, эти слова дорого тебе обойдутся, – холодно процедила Дорис.
– А так ли я навредил себе? – губернатор повернулся к Флетчу. – Как отреагировала пресса?
– Думаю, они еще не переварили всего того, что вы вывалили на них. А большинство просто обрадовались, услышав что-то новое.
– Естественно, – повела плечами Дорис. – Еще с большей радостью они опубликовали бы предсмертную записку Кэкстона.
– Кроме того... – Флетч замялся. – Эндрю Эсти уехал в аэропорт. Назвал вас безбожником.
– Кэкстон! – воскликнула Дорис. – Ты знаешь, каков тираж «Дейли госпел»? Ты представляешь, что означает для нас потеря его читателей?
– О, Эсти! – хмыкнул губернатор. – Иисус Христос не одобрил бы его поступка. Иисус Христос омыл ноги проститутке.
Лицо Дорис Уилер порозовело.
– Как ты мог сказать все эти глупости, не посоветовавшись со мной? Как ты мог повторить их в Спайрсвилле?
– Люди ждут, – напомнил губернатор.
– Поверьте мне, – Дорис Уилер оттолкнула Барри Хайнса и открыла дверь в гостиную, сегодня с самоуничтожением и глупостью покончено. Если вы все не можете убедить его не выставлять напоказ свою дурь, то мне это по силам, будьте уверены.
Выходя из спальни, она оставила дверь открытой.
Губернатор тут же закрыл ее.
– Господа, – он обвел взглядом Барри, Уолша и Флетча, – общаясь с нашими гостями, как бы невзначай упомяните в разговоре о громкости телевизора. Что сейчас показывают, Барри?
Хайнс задумался.
– Симфонический концерт, ретроспектива фильмов Арчи Банкера и «Маппетс-шоу».
– Отлично. Мы смотрели фильм с Арчи Банкером, пока я одевался, и перестарались с громкостью.
В гостиной прием продолжался. Флетч беседовал с издателем и автором передовиц «Фармингдейл ньюс». Они хотели знать наверняка, что губернатор верит в абсолютную свободу прессы и, судя по всему, могли кое-что рассказать о некоем федеральном судье. Флетч заверил их, что для губернатора свобода прессы – абсолютный закон, и он не собирается назначать федеральных судей, не познакомившись с мнением местных жителей.