Выбор офицера
Шрифт:
Кроме того, у казначея сержанты выторговали приобретение за счет казны «чеснока» — страшного оружия, состоящего их четырех скрепленных штырей, каждый сантиметров по десять. Участок, на котором он разбросан, становится непроходим для кавалерии — один шип всегда смотрит вверх и наносит ногам, копытам лошадей неизлечимые раны.
Нет в этом мире булл и эдиктов о запрете этого оружия, все решается проще — тех, кто использует «чеснок», просто не берут в плен. Но нам без него нельзя. Силами роты удар кавалерии не отразить. Да и не собирались мы использовать его в бою, мы обозники, наше дело сидеть в тылу и защищаться от мародеров.
Только договариваться с кузнецами, отвечать за оплату и принимать работу — все на моей ответственности, казначей за каждый динарий отчитаться заставил.
За все это время де Фронсака я видел раза три-четыре, причем привлекать его к служебной деятельности мне показалось нецелесообразным — пусть пока так полежит. Пять дней крутился как белка в колесе и только на шестой смог перепоручить основную работу командирам взводов и позволить себе заняться личными делами.
Задержка объяснялась не моим наплевательским отношением к Марте и нашему ребенку, ведь я еще даже не знал его пола, а ясным осознанием того, что обеспечить их будущее смогу лишь безупречной службой.
Глава XV
Утром свободного дня я отправился в королевский замок в надежде найти виконта Транкавеля. Наивный.
С грехом пополам удалось выцепить какого-то гвардейского сержанта, который, за небольшую мзду, сообщил, что личный врач королевы-матери раньше шести часов вечера во дворце не появляется.
Примерно через час у него начнется сортирный прием в его собственном доме, но попасть туда без предварительной записи невозможно. На мой вопрос, что значит сортирный прием, опытный царедворец посмотрел на меня с сожалением и, как маленькому, объяснил, что по утрам благородные господа восседают на специальные стулья для оправления естественных физиологических потребностей и используют это время для приема желающих.
Длительность приема определяется длительностью процесса, после чего господин виконт изволит завтракать в тесном кругу семьи и уже только после этого едет с запланированными визитами к другим знатным господам или в казенные учреждения. Поскольку пропуска во дворец у меня нет, я, как благородный дворянин, могу попытать счастья увидеть господина виконта в любом месте, которое мне понравится.
Вот так вот, а Вы что хотели, барон? Чтобы Вас ждали как дорогого гостя? А на хрена Вы кому сдались с Вашими проблемами?
В другой ситуации я бы попросту махнул на все рукой. Поправка — в другой ситуации я сам бы к виконту не сунулся — я по нему не соскучился. Но сейчас… Она та, какая есть, а значит добиться своего необходимо. Что же, приобретаем в ближайшей лавке конверт уставного образца, делаем его похожим на пакет из штаба армии (только близко никому не показывать!) и нагло шагаем к дому Транкавеля. Риск? Ну да, присутствует, но, как говорил папа: «Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут». А я по-любому в боевых порядках буду недели через две-три, так что вперед!
У решетчатой ограды построенного буквой «П» роскошного двухэтажного дома, скорее дворца, богато украшенного лепниной, с огромной мансардой и большими застекленными окнами, стало понятно, какое высокое положение занимал мой «крестный отец».
У ворот стояла пара вооруженных
— Господа, прошу доложить благородному господину, что барон де Безье прибыл с пакетом из штаба армии. Приказано вручить лично.
Лакеи не двинулись с места, но один из них позвонил в висевший на входе колокольчик. На звон вышел их коллега, которому я повторно представился и сообщил о цели визита. Пускаясь в эту авантюру, я рассчитывал, что виконт примет меня в своих покоях, на «специальном стуле» и уже там предоставит возможность рассказать о возникшей проблеме.
Однако буквально через минуту ко мне вышел сам Транкавель, в шикарном атласном халате в легкомысленный цветочек. Он обнял меня как давно потерянного и внезапно обретенного сына и лично проводил в кабинет. Именно в рабочий кабинет, а не в зал для специфических утренних приемов.
Таких комнат я в этом мире еще не видел. Широкое стеклянное окно, огромное зеркало в позолоченной раме, лепнина на белоснежном потолке, бледно-салатовые стены и мебель из светлого дерева, покрытая искуснейшей резьбой, тонкие изогнутые ножки стульев и кресел, обитых бледно-розовым атласом — создавали радостное, даже легкомысленное настроение. Все в кабинете располагало к принятию решений изящных и точных, как удар рапирой.
Проходя мимо ожидающих своей очереди просителей, я чувствовал, как в спину упираются взгляды, полные зависти и недоумения. Действительно, что эти юные клиссонцы себе позволяют — оттеснять взрослых людей, пришедших по серьезным делам. Извините господа, вы в следующий раз. А я — сейчас.
— Дорогой друг, как же я рад Вас видеть! — виконт буквально лучился от счастья. — Как жаль, как жаль, что дела службы не позволили Вам посетить мой дом раньше! Давайте же сюда эту благословенную депешу. Поскорее покончим с делами, и Вы подробно расскажете, как прожили эти два года. Признаюсь, я интересовался у барона, но он, кажется, тоже не в курсе Ваших дел.
А о своем участии в посвященном мне семинаре в Академии умолчал. Интересно, почему?
Однако, если Транкавель сразу заговорил о письме, пришлось сдаваться на его милость.
— Приношу свои извинения, господин виконт, но мне пришлось обмануть Ваших слуг. Никакого письма у меня нет. Я придумал его, чтобы иметь возможность прорваться к Вам на прием.
На это хозяин кабинета рассмеялся искренне и по-юношески задорно.
— Узнаю клиссонский стиль! Любая выдумка хороша, если позволяет достичь цели. Вот что с вами делает де Ри, если за два с половиной года из порядочных, скромных и воспитанных молодых людей получаются прожжённые авантюристы, ни во что не ставящие порядок и правила?
— Порядочных, скромных, воспитанных… Это Вы сейчас о ком, Ваша Милость? — улыбнулся я.
— Туше, полковник, один — ноль в Вашу пользу! Но дуэль еще не закончена, и я намерен отыграться! — с этими словами виконт достал из секретера открытую бутылку красного вина и два бокала. — Как Вы относитесь к винам Окситании? Между прочим, это изготовлено в Браме. Рекомендую, прекрасный букет. И присаживайтесь, дорогой друг, присаживайтесь.
— Я прекрасно отношусь к окситанским винам, — сказал я, опускаясь в гостевое кресло, — но именно сегодня мне нужна трезвая голова, поэтому, с Вашего разрешения, только немного, чтобы оценить его достоинства. Но что-то мне подсказывает, что Вы не случайно достали именно брамское. Я не прав?