Выбор офицера
Шрифт:
— Они, господин виконт, они. У нее грудной ребенок.
— О, кажется, я буду ждать Вашего возвращения с двойным нетерпением.
— Обещаю прийти сразу по возвращении. А сейчас разрешите откланяться.
— До встречи, друг мой. Желаю вам воинской удачи и помните — в этом доме Вас всегда ждут. А своей знакомой передайте, пусть на воротах представится…
— Мартой. Мартой ван Ставеле. У нее очень простое имя. До свидания, господин виконт.
Что же, одно дело сделано. Осталось второе, но главное — вытащить Марту и моего, МОЕГО! ребенка. Порву мерзавцев, как Тузик грелку! Да я их всех…
К этому времени власти страны уже
Я не ханжа и не святой, но в то время в стране свирепствовала эпидемия сифилиса, уносившая здоровье и жизни людей не хуже чумы. Просто не так быстро. Никаких презервативов и антибиотиков не было и в помине. Клиенты заражали проституток, те — других клиентов, те своих жен, а больные женщины рожали искалеченных страшной болезнью детей. Можно с умным видом бывалого общечеловека говорить о ханжестве попов, но именно церковь, настойчиво проповедуя евангельские ценности оглушенной страстями пастве, через плевки в спину, через презрение «демократического света», обеспечивает здоровье и, в конечном счете, само существование общества.
К сожалению, армия готовилась к боевым действиям, и публичные дома были выгодны, поскольку позволяли снимать напряжение, часто возникающее среди военных, большинство из которых все равно долго не проживет. Поэтому бордели в тот момент пользовались негласным покровительством командования.
Вот с такими бодрыми мыслями я и подошел к шикарному двухэтажному дому, в котором более пристало жить приличной семье, чем ходячим рассадникам сифилиса. На крыльце, на свою беду, торчали двое неразумных с дубинками в руках. Один из них встал перед дверью и уперся ладонью в мою грудь.
— Это заведение для солидных людей. Молокососов пускать не велено.
Я из последних сил попытался быть вежливым.
— Господа, прошу вас пригласить хозяина заведения.
Не помогло.
— Сказано тебе, иди отсюда — детинушка попытался ладонью столкнуть меня с крыльца.
Зря он это. Я же в Нанте никому не проигрывал, на тренировках с Гримо тоже не просто так пот проливал. И вообще, я сюда не с курсов кройки и шитья пришел. Академия есть Академия. Короче, сломал я ему пальчики, а второму, когда он дубинкой решил помахать, мошонку отбил. Толерантнее надо быть, ребята, мягше.
Внутри заведения торчали еще двое здоровяков. Только кто же вас, дурачки, учил, что надо в разных концах зала стоять и ко мне бежать по одному? Может, если бы разом навалились — толк бы и был, а так — только для врачей приработок. Ну, там кость вправить или нос выправить. К силе умение должно прилагаться, а если нету его — кто же виноват?
Успокоив агрессивных туземцев, посмотрел на персонал. Что сказать, я с такими — только по приговору суда, и то кассацию бы написал. Вот вроде все при них, но какое-то мятое, потасканное… Противно, одно слово.
О, а вот это явно бордель-маман. Старше всех, одета поприличнее. И чует, что сейчас будут бить. Ну что же, подруга, не дай Бог, конечно, имеешь шанс легко отделаться.
— Марта где? — спрашиваю.
Ответить ей уже страх не дает. Только на дверь в углу показывает.
Ладно, пойду, посмотрю.
Постучался — ничего. Открываю — Господи, да что же это! Комнатушка два на три метра, без окон. Единственная кровать, на которой лежит ребенок,
— Что угодно благородному господину?
Я многое пережил в двух жизнях. Я видел предательство, страх и смерть. Но здесь в скотских условиях жил мой ребенок и его мать. Пусть не любимая — но мать, давшая ему жизнь.
— Как назвала? — я с трудом задал вопрос — горло словно схватил спазм.
— Жан, если Вы не против, Милостивый господин.
Сын! Мое продолжение, которому я передам все, что знаю и умею! В том мире у меня остались дочери — самые лучшие девчонки во вселенной, которых я буду любить всегда, а теперь у меня есть сын! Я самый счастливый человек на свете! И горе всякому, кто только попытается нас разлучить — зубами горло перегрызу.
— Бери его, мы уходим. Потом я отвечу на все вопросы, потом ты расскажешь мне все, что захочешь, все потом. Но сейчас мы уходим. Не надо ничего с собой брать — забудь навсегда об этом доме.
— Благородному господину угодно, чтобы мы переехали? Но мы не можем, мы много должны и пока я не отработаю долг…
— Марта, о чем ты?! — я поднял ее и обнял. — Это — мой сын, ты — его мать. Какие долги, какая работа? Забудь, ты не можешь и не будешь здесь находиться. Для вас все готово, надо только взять сына и выйти из этого дома. Я виноват, что вы оказались здесь, но больше вас здесь не будет. Дальше все будет хорошо, — я говорил и гладил Марту по волосам. Я чувствовал, как эта несчастная женщина отогревается в моих объятиях, как уходят страх и отчаяние, как рождается надежда.
— Кто ты, Жан?
— Потом, Марта, все потом. Бери сына — нас ждут.
Когда мы вышли в зал, никто не посмел помешать. Побитые охранники прикинулись ветошью, проститутки смотрели на нас с восторгом, как на сбывшуюся мечту — найти своего принца, которого не будет волновать грязь, в которой она жила. А вот бордель-маман была похожа на загнанную в угол змею. Смотрела с ненавистью, мечтала убить, но от страха могла только шипеть.
А на улице нас ждал военный патруль. Офицер и двое солдат, вида весьма разухабистого, глядели насмешливо и вызывающе. И рядом с ними, правда чуть в стороне, стоял лейтенант де Фронсак, трезвый и злой, как обнаженная шпага. Просто стоял, наблюдая за развитием событий.
— Я смотрю, в Бретонской академии строгие нравы, раз курсантов потянуло шлюх из борделей вытаскивать, — с этими словами офицер отвесил мне издевательский поклон.
— Нравы Академии хорошо известны всем, кто имел честь в ней учиться, сударь. Обсуждать их с посторонними у нас не принято, — а вот это уже пощечина с моей стороны — мол поступали многие, а поступил я. И ты, друг ситный, в этот элитный клуб не попал.
— Курсант, сдайте шпагу и следуйте за нами под арест. Вы обвиняетесь в неподобающем поведении, — однако, проняло господина, решил отыграться за счет служебного положения, надеется на солдат? Напрасно.