Выбор
Шрифт:
В финансовом отделе наркомата водного транспорта очередь. За деньгами. Длинная. Николай Иванович Ежов считал, что получку ему должны на стол приносить. В конвертике. В синеньком. Не приносят. Посылал секретарку – не дают секретарке. Пошел сам – думал, без очереди дадут. Думал, только появится, очередь шарахнется. Совсем ведь недавно… Ну хорошо, он уже не народный комиссар внутренних дел, с должности его сняли, но звание-то осталось! И звезды маршальские на отворотах воротника! И другая должность осталась – народный комиссар водного транспорта! На капиталистическом языке – министр! И в своем же наркомате, в своем то есть министерстве, ему никто не предлагает без очереди деньги получить. Вроде заговор против него.
Встал Николай
Но не устыдился никто наркома в конце очереди, не заметил никто губ его поджатых. Как, впрочем, и его присутствия.
Все что угодно ожидал Завенягин увидеть в комнате 205.
Только не это.
Поначалу ничего и не увидел. Мрак. Только переполнило его то чувство, которое душит и давит крысу, пущенную в клетку удава. Крыса удава еще не видит. Он в углу. Как изваяние. И удаву крыса пока не нужна. Удав еще долго может лежать в оцепенении. Но знает крыса – тут он.
Не увидел Завенягин опасности. Ощутил. Она звякнула в нем холодным прокалывающим ударом. В углу она, опасность. И взгляд завенягинский приковало к тому углу, примагнитило.
Присмотрелся.
Там, где мрак сгущается, в глубоком кресле молча сидит и смотрит на него Сталин.
Жизнь надо прожить так, чтобы никто на тебя внимания не обратил. Невидимкой жить надо. Так дядя Вася, палач-кинематографист, жизнь и прожил. Вообще-то на него иногда смотрели. Точнее, смотрели не на него, а сквозь него. Смотрели, да не видели. Всех его друзей-приятелей, всех, с кем начинал, давно перестреляли. А Васю не заметили.
Прощается дядя Вася-палач с профессией своей. Горько. Горько потому, что жизнь его не совпала с самым интересным этапом мировой истории. Вернее, не совсем совпала. До сорока дядя Вася по крестьянской части состоял. Хозяйствовал. А тут тебе война. Империалистическая. Долго его не брали. Взяли в 16-м. В Лейб-гвардии Преображенский. В запасной батальон. В 16-м году от того Преображенского давно ничего не осталось – четыре состава на войне полегло… Потом царь отрекся… И понеслось… Потом воля была и разгром Зимнего. Через всю оставшуюся жизнь дядя Вася тайну пронес: был он в Зимнем в ту ночь… Никому не признался, понимал: за такое ответ держать однажды придется. Друзья его, товарищи, у кого язык говорливым оказался, один за другим исчезли. А картина той ночи год от года все краше становилась, все героичнее. Ни Ленин, ни Троцкий о революции не помышляли, так и говорили – октябрьский переворот. Только через десять лет после переворота товарищ Сталин название новое придумал – Великая Октябрьская социалистическая революция. До того октябрь официально заговором числился. И чтобы участники того дела не мешали растущему поколению правильно героическое прошлое понимать, героев той ночи убрали. По одному. Без шума. Так надо было.
Чем меньше живых свидетелей, тем историкам вольготнее. И пошло-поехало. К десятилетию штурм Зимнего придумали. Смотрит Вася фильмы Эйзенштейна, в усы ухмыляется: не было такого. Ухмыляется, а Эйзенштейна уважает: свой брат, кинематографист. С палаческими наклонностями. Ухмыляется дядя Вася, помалкивает. Тот, кто молчать не обучился, кто разграблением Зимнего бахвалился, давно на корм червям пущен. А Вася жив-здоров. После переворота хорошо устроился – сразу палачи потребовались, он и записался. Только тут жизнь настоящая для него и началась. Жаль, поздно этап исторический наступил. Все интересное впереди, а Васе – на пенсию. Досада: перед самой Мировой революцией выпало ему уходить. Впереди – Польша, Эстония, Литва, Латвия, Финляндия, Румыния, потом – Германия, Франция, Италия, Испания. Сколько расстрелов впереди! Хорошо Макару – в расстрельном деле с двадцати, а сейчас ему тридцать, ему стрелять да стрелять, ему расстрелы снимать, ему наслаждаться. Какая судьба Макару выпадает: за десять лет опыту набрался, руку набил… к самому интересному моменту –
Во время Кронштадта Вася уже виртуозом был. Что в одном искусстве, что в другом. Казнил кронштадтских матросиков товарищ Тухачевский. Красиво казнил – под лед их, сволочей, спускал-запихивал. Дядя Вася после того за Тухачевским и увязался: снимал, как товарищ Тухачевский в Тамбовской губернии заложников в болота загонял. В топь. Как мужиков с бабами в избы заколачивал и целые деревни жег. Очень убедительные фильмы получались. Жаль, что все потом засекретили… Молодому поколению они сейчас бы как воздух живительный!
Много всего за двадцать лет работы было. Был потом и сам Тухачевский. Без сапог. Готовили Тухачевского к исполнению, а Вася технику свою кинематографическую разворачивал, Тут-то Тухачевский Васю и опознал: мол, ты ли это? Никто никогда не узнавал, а тут… Может, не Васю узнал, а камеру съемочную: вишь ты, как в Кронштадте! Расстрел с кином! Вася ему сложенной треногой по горбу врезал: плывешь, сука, в крематорий и плыви мимо, других не цепляй, за собой не тащи.
Чуть тогда не сгорел Вася. Как знакомец Тухачевского. Но повезло: всех, кто работал тогда на ликвидации, скоро самих перестреляли, не успели про Васю доложить… Всех перестреляли, а Васю оставили. Может, опечатка в списке вышла, может, еще что…
Так он жить остался. Ах, какая жизнь Васе выпала! Расстреливай и снимай. Снимай и расстреливай. И самому товарищу Сталину демонстрируй.
Все в прошлом. Не пустят Васю больше в подвалы расстрельные. А без любимого дела люди несчастны. Шахматист на пенсии может заниматься своим любимым делом – играть в шахматы, скрипач-пенсионер – на скрипке пиликать, дворник на пенсии – двор мести, милиционер-пенсионер может купить свисток и целый день свистеть. А что палачу-пенсионеру прикажете делать?
Все бы отдал Вася за то, чтобы снова молодым стать. Как Макар. У которого все впереди, вся жизнь.
– Здравствуйте, товарищ Завенягин.
– Здравствуйте, товарищ Сталин.
– Садитесь. Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, товарищ Сталин.
– Как дела в Норильске?
– Нормы выполняем. При любом морозе. И перевыполняем.
– А как руководство НКВД к вам относится?
– Хорошо, товарищ Сталин.
– А новый нарком товарищ Берия как к вам относится?
– Очень хорошо.
– В чем это выражается?
– В Заполярье самая большая наша проблема, товарищ Сталин, нехватка рабочих рук. Товарищ Берия совсем недавно занял пост руководителя НКВД, но в это короткое время нам хорошо помог: рабочую силу на север гонит в нужных количествах.
– Товарищ Завенягин, это хорошо, что товарищ Берия помогает вам и поддерживает вас. А как вы лично, товарищ Завенягин, относитесь к товарищу Берия?
Все ушли. Тихо в подвале. Дядя Вася один. Он прощается со своей судьбой. Как слепой, осторожно трогает любимые бетонные стены, пулями побитые. Поздно, ах, поздно он в это дело пришел. Выпало ему расстреливать всего только 21 год. А Макару выпадает вся жизнь в этом деле. Ну и пусть ему повезет. Пусть и он счастлив будет, как дядя Вася был счастлив на своем посту…