Выбор
Шрифт:
Молоденький чекист-выдвиженец из Тайшетлага, представляющий интересы сибирских большевиков, недоверчиво кабинки для голосования щупает: где фотоаппараты спрятаны? Если каждый будет вычеркивать кого вздумается и вписывать кого захочется, то куда же это мы пританцуем? Неужто товарищ Сталин не контролирует процесс выборов? Неужто не заботится о будущем составе Центрального Комитета? Неужто вожжи отпустил?
Ощупывает чекист кабинки, мол, добротно сделано, а сам удивляется: фотоаппаратов действительно нет. Некуда их всобачить, кабинки – реечки полированные да сатин красный, весь просвечивается, фотоаппарат вставить не умудришься. С другой стороны, прикрывает тот сатин зачеркивающего-пишущего…
Побежали за врачом. Послали за дежурным надзирателем. Погнали машину за начальником тюрьмы.
Чародей сидел уже не на полу, а на кем-то принесенной табуретке и командовал:
– Позовите того, с собакой.
Позвали.
– Собаку убей. И возвращайся сюда.
– Есть!
Четверо с палками не скучали – чародей им приказал обработать того, который в воронке усердие проявил, чародея в печень двинул. Четверо с палками уточнили: как бить? Отвечал: как всегда новоприбывших обрабатываете. Усомнились: так это же зверство! Чародей успокоил: ничего, разрешаю…
И собаковода, прибежавшего с докладом о выполненном приказе, чародей на растерзание отдал тем четверым с дубьем, приказал собаковода обработать в соответствии с общепринятым стандартом: коротко, интенсивно, вкладывая душу.
Много отдал чародей приказов, и, подчиняясь ему, был вскрыт следственный корпус, и в огромной тюремной кочегарке охранники метали в пламя тугие папки. Повинуясь приказу, главный надзиратель, гремя ключами, отпирал камеры, а внешняя охрана – тяжелые ворота. Правда, узники не спешили воспользоваться свободой. Так уж коммунисты устроены: если дали свободу, но не поступило приказа ею пользоваться – не пользуются. И коммунисты остались в своих камерах. Социал-демократы – тоже. Немецкая дисциплина не позволяет социал-демократу из гитлеровской тюрьмы бежать. А вот урки берлинские себя просить не заставили, мигом сообразили, что Мессер берлинской полиции урок преподаст. Суть урока: не надо чародеев, гипнотизеров и фокусников в тюрьмы сажать, дороже обойдется. Преподать же урок в лучшем виде можно, отперев камеры и ворота. Потому, как только скользнула по сонной тюрьме весть, что Мессера поймали, урки встрепенулись, бросили карты, у дверей камер столпились в ожидании, когда ключи и двери загремят. Ждать совсем недолго пришлось: замки щелкают, засовы-задвижки лязгают, двери гремят и каблуки арестантские стучат.
Разбегаясь, братва берлинская и общегерманская надзирателей не била и тюрьму спалить не норовила – скорее подошвы унести, кому знать, когда ворота захлопнутся. Потому – ухватить пальтишко в каптерке или шинель надзирателя, прикрыть на спине полосы тигриные и бегом в переулки, подвалы, притоны. До рассвета успеть. А там ищи-свищи… Но, пробегая мимо канцелярии, братва, внутренним чувством зная, что Мессер где-то рядом, орала ему благодарности и приветствия: «Чародей! Век не забудем! Чародей, если кого подрезать надо, так только свистни!»
У съезда партии есть видимая сторона, фасадная, так сказать, и невидимая сторона – организационная. Трудное это дело съезд организовать. Сколько сделать надо! Каждую мелочь упомнить! Те же авторучки. Где такие достать? Только на гнилом Западе. Людишек в Лондон погнали, те заказали что нужно. Буржуины, понятное дело, упираются-кочевряжатся, заказа понять не могут. Они ручки любого цвета, любой формы в любых количествах продать могут. Только им важно, чтобы на ручке было написано «Parker», а нам это как раз и не подходит, нам надо, чтобы на ручке «Заря Востока» значилось. Упираются буржуины: у них производство налажено-настроено, на каждую ручку при изготовлении они свой штамп лепят, а перестройка
Вот это другой разговор! Уж мы за ценой не постоим.
Но это не все. Получив те ручки, на каждую надо карточку завести, каждой номер присвоить, с каждой характеристики снять: заправлены зелеными чернилами, яркость чернил… толщина пера… микроскопические дефекты пера… и пр. и пр. Потом ту ручку делегату вручат: зачеркни, товарищ дорогой, кого хочешь в списке. Можешь самого товарища Сталина зачеркнуть, если тебе товарищ Сталин не по нутру, а уж экспертиза установит, что зачеркнула великое имя ручка номер 1241.
И чтобы не перепутать, строжайший учет организован, кому какую ручку дали (своей-то у делегата нет, об этом позаботились при обыске). Учет организован так: первым, допустим, регистрировался делегат Кружкин, вот тебе, товарищ Кружкин, ручка № 1. Кружкину и в голову не придет, что у ручки номерок есть в общем каталоге. Оно и хорошо, что в голову делегату такие мысли не приходят. И камера фиксирует, кому какую ручку дали. Радостно эдак камера стрекочет, и оператор радостный. И посланец народа горд – вот его для истории запечатлели, в момент регистрации делегатов исторического съезда.
Понятно, в кадрах кинохроники трудно будет различить детали, и все же не зря закупили ручки семи разных форм. Потом кадры хроники и каталоги ручек сопоставят, чтобы путаницы не произошло. И любые детали, любые подробности пригодятся…
Чародей сидел уже не на табуретке, в кресле начальника тюрьмы, слышал грохот арестантских подков и благодарственные вопли, блаженно улыбался, отдавая короткие распоряжения:
– Гиммлеру про меня не докладывайте.
– Слушаюсь, не докладывать.
– Нет, нет. Я не приказываю. Просто вам не следует торопиться – доложите, что поймали меня, а потом конфуз выйдет. А я тут, как сами понимаете, не задержусь, поем, обсушусь и уйду. Где, кстати, мой обед?
Но делегаты могут ручками поменяться! Один любуется чудо-ручкой и другой любуется. Давай, первый говорит, махнем!
Что будет, если делегаты, не понимая великого смысла, ручками поменяются?
Не бойтесь. Предусмотрено. Кинокамеры не дремлют, фиксируют. И много среди делегатов скользит темного народа, тоже якобы делегаты, но поди ж ты разберись, кто делегат, а кто нет. И там, куда кинокамера своим зорким глазом не заглядывает, в женский туалет, к примеру, там девушка-узбечка-хлопкоробка в азиатских штанах у огромного зеркала переплетает сто десять своих косичек…
И все видит.
Ей же не зря столько косичек придумали. И зеркало во всю стену – тоже не зря.
Но в конце концов и это не главное. Графологическая экспертиза – вот козырь. Зачеркни, товарищ, любого делегата в списке. И любого впиши. Не важно, кого впишешь, хоть самого Троцкого, важно – своей рукой. Впиши кого хочешь, тем самым автограф свой оставь, а уж ребята из Института Мировой революции тебя вычислят. Образцы почерка каждого собраны давно, да еще при регистрации каждый собственноручно анкету заполнял якобы для мандатной комиссии. Ребятам Холованова остается только почерк, которым ты мерзкое имя в список внес, сравнить с почерком твоей анкеты. А уж графологи свое дело крепко знают. Не ошибутся.