Выбраковка. Ночной смотрящий
Шрифт:
Долинский молча взял чашку и отхлебнул.
– Суслик застраивал свой участок еще в начале девяностых, – продолжал Котов. – Обстановку тогдашнюю вы наверняка помните. В те годы выживали только самые умные суслики, барсуки, еноты и прочие их сородичи. Поэтому мы имеем вокруг участка глухой забор два запятая пять метра с шипами и скрытой колючкой поверху. Стены дома толстенные, окна больше похожи на бойницы, закрыты рольставнями. Это крепость. Как ее брать, не представляю. Конечно, ночью что-то должно быть открыто, чтобы «мастеру» уйти и прийти. Но соваться туда после захода солнца – извините, слуга покорный. А днем… Да что днем, что ночью – сначала
Долинский задумчиво изучал Котова. А тот глядел на Долинского, открыто и смело. Что-то между ними происходило.
– Он там. Я его чую, – заключил Котов.
– Мне нравится ваша уверенность, – сказал Долинский. – И совсем не нравится место, которое вы нашли. Надо смотреть немедленно. Я сейчас вызову машину.
– Давайте лучше с нами. Фээсбэшный аппарат слишком заметен.
– Это моя! – Долинский заметно обиделся.
– Какая разница, чья. Люди видят и говорят – ага, КГБ поехало.
Долинского перекосило, будто от желудочного спазма. Видимо, Котов случайно попал ему в больное место.
А может, и намеренно.
– Не расстраивайтесь, – сказал Котов. – Мы еще выпьем, и я в припадке сентиментальности расскажу вам, какой вы на самом деле замечательный. Слово офицера.
Лузгин и Зыков синхронно опустили глаза. Котов не врал и не старался показаться лучше, чем он есть. Просто говорил, что думал.
– Принято, – вздохнул Долинский. – Поедем на вашей. Андрей, останься, ладно?
– Я как раз хотел попросить…
– Да там ничего интересного, – Котов свернул карту и уложил в планшет. – Забор. Дом. Через дорогу обкуренные горные азеры поют тоскливые песни и громко матерятся в паузах. Это звуковое сопровождение несколько оживляет картину. А то было бы страшно.
– Останься, – повторил Долинский. – Здесь же Вовка.
– Виноват, – кивнул Лузгин. – Действительно.
– Вовка, значит… – буркнул Котов, вставая и оправляя плащ. – Ну, если Вовка…
– Надо будет его пробить по картотеке, – Долинский опрокинул в рот остатки чая. – Поможете? Хотя там таких Вовок, наверное, сотни.
– Сотни не тысячи, – вмешался Лузгин. – И должны быть фотографии – вдруг он себя узнает.
– По дороге обсудим, – пообещал Котов. – Только пусть ваш красавец не высовывается, пока я здесь. У меня от него мурашки, и хочется стрелять. Я вообще сначала решил, что вы упыря в кустах прячете. Это оборотень какой-то, да?
– Русский народный вервольф, – сказал Лузгин горделиво, будто сам Вовку породил.
– Значит, его в том году москвичи пропавшие по лесам искали.
– А он их загрыз.
– Молодец, – похвалил Котов. – Я бы тоже кое-кого загрыз с превеликим удовольствием, да грызлом не вышел. А этот все равно пусть не высовывается.
– Вы привыкнете со временем. Вовка славный парень.
– Все мы славные ребята, простые русские парни, железные люди с деревянными головами. – Котов слегка пошатнулся. – Черт, поехали скорее. Игорь, готовы? Оденьтесь, будет дождь.
Долинский покорно натянул плащ. Зыков уже шел к калитке. Спрятать обрез он и не подумал.
– До новых
– Вы не против, если я сяду за руль? – спросил Долинский.
– Х…й! – емко ответил Котов.
– Она без него не поедет, – объяснил Зыков издали. – Ерунда, кто нас остановит?
– Первый же столб.
– Х…й! – уверенно возразил Котов.
Лузгину это надоело, он повернулся и ушел на кухню. Имело смысл позавтракать и лечь доспать.
На холодильнике лежала районная газета, почти свежая. Лузгин поставил разогреваться вчерашние котлеты и решил посмотреть, чего пишут.
Писали ужасно. Такой кошмарный слог Лузгин встречал разве что в армейских боевых листках. «И ведь эти люди называют себя журналистами, гордятся профессией, – подумал он с горечью. – И каждая жопа, прочитав их галиматью, решает, что тоже может писать. А сколько у нас авторов, которые, гордо ударяя себя в грудь, кричат: «Я – писатель!» И каждая жопа, прочитав их галиматью… Тьфу!»
Давным-давно, при главреде Дмитрии Лузгине, здесь была совершенно другая газета. Настолько профессиональная, что ее ставили в пример некоторым столичным изданиям. Говорят, все советские газеты были одинаковые. Нет, они различались, да еще как. У здешней, например, имелось литературное приложение, из которого «выросла» пара неплохих авторов – их теперь не стыдно и писателями назвать. А сколько хороших журналистов отсюда стартовало… Отец умел находить таланты. Он вообще многое умел и ни одной мелочи не упускал из виду. И получилось так, что именно его манера все делать своими руками газету сгубила. Отец ушел, не оставив после себя устойчивой «школы». Грамотный преемник, крепко сбитый коллектив, наработанные контакты, отличная репутация издания – были. Но уехал в столицу лидер, и из газеты будто вырвали сердце. Несколько лет запущенный отцом механизм крутился по инерции, а потом издание очень быстро деградировало и потеряло собственное лицо. Стало одним из многих провинциальных листков, обслуживающих интересы городских властей – и ничего больше.
Лузгин вздохнул. «Может, и не надо было отцу соглашаться на приглашение в Москву. Высосал его этот жестокий город и высушил. До смерти».
Всю кровь выпил.
Чертыхаясь сквозь зубы, Лузгин по диагонали просмотрел четыре полосы. Единственным относительно нормальным чтивом оказалась колонка происшествий. Пусть и обезображенная неуместно витиеватым стилем, она хотя бы сообщала о дельных вещах. Вот третьего дня на проселочной дороге столкнулись два московских авто. А за сутки до – две воронежских машины. Находят же люди, где встретиться… Лузгин заглянул в раздел частных объявлений.
РЕМОНТИРУЮ
ИНОПЛАНЕТНУЮ
ТЕХНИКУ
– Что-что? – спросил Лузгин вслух и почувствовал, как предательски дребезжит голос.
«Ремонтирую инопланетную технику. Готов оказать содействие в размещении рекламы на бортах НЛО. Писать до востребования, п/я … Семецкому Ю.М.».
Лузгин раздраженно отшвырнул газету.
Опять кто-то терзал звонок. И теребил за душу Вовка.
И вдруг глухо зарычал Грэй, такой на редкость молчаливый пес.