Выбранное
Шрифт:
Но крепкий северный ветер развеял туман, брызнули с неба лучи золотого солнца, и прямо по курсу выросли два угрюмых силуэта – огромные, безобразные дредноуты «Шмутцих» и «Верлоген».
«Сдавайся!» – просигналили «Догаде» с вражеского борта.
«Русские не сдаются!» – ответил бесстрашный крейсер.
«Ну, смотри!» – пригрозили с «Верлогена».
И закипел бой. Пушки у дредноутов раза в два толще и длиннее, снарядов – полные казематы. Бьют по «Догаде» со всех калибров. Грохот, дым, брызги от взрывов встали стеной по оба борта. Не прорваться
Но на то и прозван наш крейсер «Догадой» – не впервой ему поражать противника, опровергая каноны морского боя.
Прозвучал приказ – и вынут из трюма огромный парус, закреплен на реях обеих мачт. Снова звучит команда, на полную мощь заработали котлы, из всех труб повалили клубы дыма и пара, наполнили тугое полотнище, превращая его в огромный воздушный шар. Воспарил «Догада» над волнами. Враз замолчали вражеские орудия, тупо уставились в небо раскаленными жерлами: ничего не понимают.
< image l:href="#"/>Тут-то и пригодились последние снаряды. Не стали их в пушки заряжать, а сбросили на уродов прямо сверху, как бросают бомбы с ажурных аэропланов.
Один снаряд попал в самую трубу «Верлогена», по ней провалился в машинное отделение, в топку парового котла и уж там – ого-го! Ха-ха! Разлетелся «Верлоген» на мелкие кусочки.
А «Шмутцих» – он потрусливей был – пустился наутек. Бросили и в него снарядом. Снаряд даже разрываться не стал, просто перерубил «Шмутциха» пополам – тот и затонул.
«Малый ход!» – прозвучало с капитанского мостика. Крейсер мягко опустился на воду, парус сняли, свернули, убрали обратно в трюм. Белокрылые чайки кружили над обломками дредноутов, наперебой славя бесстрашие русских моряков.
Встречали героев с оркестром. Мудрый седой адмирал лично вышел на пирс, отдал честь гордому боевому флагу и прослезился: до чего же все-таки мы, русские, отважный и смекалистый народ!
Море. Брызги. Война.
Канонерка «Родина» стремится сквозь серую мглу туда, где среди взрывов и волн погибает эсминец «Смелый, но глупый».
Глухой беззвездной ночью, черной как мазут, поперся он напрямик через минные заграждения. Да только мины, как известно, на то и ставят, чтобы никто в этом мерте проплыть не сумел. Бух! – один взрыв. Бух! – другой. Остался «Смелый, но глупый» без винтов, с пробоиной в борту прямо на виду у вражеской береговой охраны. Тут и рассвет наступил.
Проснулись враги, глянули на море – обрадовались. Плотно позавтракали и не спеша разошлись по боевому расчету. «Смелый…» у них как на ладошке, и деться ему некуда – колышется, будто шляпа, сдутая ветром с головы прохожего ротозея.
А когда грянули залпы, то загудели и море, и небо, и земля. И слов таких не найти, чтобы передать весь ужас, воцарившийся в этот миг в акватории. Плохи дела на эсминце. Лишь белые чайки отнесут матросские души к родным берегам.
Вдруг
С береговых батарей того не увидали. Такую кашу заварили в проливе, что самим неприятельским канонирам ни черта не видно, лупят наугад – дескать, при таком плотном огне даже килька живою не выскользнет.
А «Родина» времени не теряет. Взвалила на хрупкие свои борта израненный корпус друга, подбитым тюленем обмяк он поперек задней палубы, только машет флажком: «Не вытянешь, милая. Спасайся сама!». «Нет! Только вместе!» – отвечают с «Родины».
Так, потихоньку, осев в воду по самую рубку, чадя единственной трубой за четверых, вышли они из-под огня на безопасное расстояние и взяли курс на свою базу, к славной крепости Кронштадт.
Когда беда осталась далеко за кормой, «Смелый, но глупый» пришел в себя и в восхищении самоотверженной смелостью и упорством «Родины» проникся к ней сильным чувством. И «Родина» не скрывала своей симпатии. От пережитой опасности любовная страсть заметно крепчает, и уже на подходе к родным берегам случилась между ними фронтальная любовь.
Но у войны безжалостный норов. Выйдя из ремонта, «Смелый, но глупый» сразу погиб в морском сражении, покрыв себя неувядаемой славой. А канонерка «Родина», стоя в сухом доке, вскоре родила небольшой паровой катер. Катер рос, рос и вырос в прекрасный могучий линкор «Петропавловск», названный так в честь броненосца, ушедшего из Порт-Артура в свой последний поход со славным флотоводцем адмиралом Макаровым.
Когда же юный линкор лишь появился в виду неприятельских берегов, враги пали духом, загрустили и поняли: слава русских моряков не погибает, а потому и воевать с ними бесполезно.
Так что с той самой поры против Андреевского флага гоношатся лишь идиоты да чокнутые.
ТРАГЕДИЯ НА ОРЕДЕЖИ
К холодам под Лугой появились космонавты. Они были не агрессивны и предпочитали на глаза вовсе не показываться, лишь изредка пугая грибников и заплутавших в лесу малолеток.
Космонавтам, в отличие от беспризорных, селяне симпатизировали: их пускали порой постираться и попариться в бане. Кое-где в деревнях еще помнят космических триумфаторов. Звездные братья, улыбка Гагарина – радостные фрагменты детства.
Прошла эпоха космических иллюзий. В детских садах уже не рисуют лунных пейзажей с голубым шариком Земли в космическом небе, где звездочкой помечена столица галактик – Москва. А мне уже не хочется быть ни космонавтом-пограничником, ни космонавтом – капитаном дальнего плавания. На орбите болтается всякий хлам, и вот уже не разберешь – где космонавт, а где консервная банка. Попривыкнув, мы и забыли, что где-то над головами крутятся в пространстве пара-тройка несчастных, запущенных туда месяцев на тридцать.