Выданная замуж насильно

Лейла

– Так как твои дела, Лейла?

– ...

– Ты знаешь, зачем я здесь?

– ...

– Да ты хоть посмотри на меня! Посмотри на меня!

Меня захлестывала злость, ненависть и отвращение, я чувствовала неконтролируемое желание оскорбить его, сказать: "Уходи, исчезни! Хочу, чтобы ты убрался из моей жизни! Не желаю смотреть на тебя! Чтоб ты провалился!" Но скажи я все это - и я труп. Отец немедленно задаст мне порку, которая наверняка будет в десятки страшнее всего, что мне довелось испытать. Сценарий был уже ясен: побои, домашний

арест, побои... Он вынудит меня капитулировать, если только я не убью себя раньше. Когда отец выходил из себя, нельзя было предугадать, как далеко он зайдет на этот раз. Это была финальная схватка между ним и мной. Он был вооружен своей властью, я же была беззащитна. Оставалось только надеяться, что удастся раз и навсегда поставить Мусу на место, чтобы он, наконец, оставил меня. Но в любом случае мне не избежать порки. Я бы посрамила семью, растоптала честное имя своего отца.

В комнату вошла мать. Мне все же пришлось взглянуть на него. Поскольку она осталась посмотреть, как я буду вести себя. Она присела, как ни в чем не бывало и вежливо, почти нежно обратилась ко мне, словно подталкивая: "Ну же. Скажи что-нибудь, позволь ему услышать твой голос".

– Ну, Лейла, о чем вы беседуете?

Можно подумать, мы с этим парнем лучшие приятели!

– Ни о чем особенном.

Он сидел, слегка подавшись вперед. С головы до пят он выглядел на свои 35. Я подумала, что этот человек ужасен и в высшей степени глуп, раз хочет жениться на совершенно незнакомой девушке и продолжает упорствовать, даже когда каждый мой жест выдает безразличие. Думаю, мое поведение должно ранить его гордость. Если бы я вела себя так с местным парнем, он мог бы рассердиться, с этим же типом я будто расшибала лоб о кирпичную стену. Позже я много думала об этом. С одной стороны, он просто следовал традиции. Мнение девушки не в счет, даже если она упирается; учитывается только желание отца. Но с другой - Муса просто хотел жениться во Франции, чтобы получить французское гражданство.

Он был высоким, крепким, плечистым и вовсе не таким безобразным. Одет, конечно, не по моде, но Муса приехал из Северной Африки - это было смягчающим обстоятельством. Он даже не мог заставить меня принять его - такое право имел лишь мой отец. Жених хотел получить отцовское благословение и вступить в брак со мной. Лично против него я даже ничего не имела. Парень просто делал то, что постоянно делают еще сотни парней. Он лишь представился моей семье в Марокко и заявил о намерении взять в жены марокканку из Франции.

Ужасно не иметь возможности поговорить по-человечески, сказать: "Послушай, пожалуйста, не поступай так со мной. Я знаю, это обычай. Я знаю, девушки выходят так замуж, но только не я. Прояви же сострадание!" Но подобным образом нельзя говорить с гостем, выбранным отцом, а то и глазом моргнуть не успеешь, как тебя припрут к стенке и будут лупить по лицу, пока не сдашься.

Когда я сейчас думаю об этом, мне хочется ударить себя. Я повторяю: "Лейла, какая же ты трусиха! Тогда, в гостиной, ты должна была сказать "нет", даже если бы тебя побили. Ты могла найти себе работу, пока еще был шанс. Сберечь мечту о свободе и счастливом браке по любви, вместо того, чтобы терпеть оскорбления от тех, кто считает тебя ничтожеством и спешит сбыть первому же встречному". Мой отец хотел, чтобы я согласилась не на что иное, как на изнасилование.

Я тогда всех ненавидела. Ненавидела этот обычай. Почему я рождена девочкой? Почему я не мальчишка? Я хотела быть арабской женщиной, почитающей Аллаха так, как это делают мужчины. Будь я мужчиной, моя жизнь не была бы похожа на нынешний кошмар, и я бы никогда не заставила женщину выходить за меня.

Я кожей чувствовала, как паутина все туже и туже стягивает мое тело, меня хотел проглотить даже

не один паук; их была целая туча: родители, братья, соседи - все они таились, поджидая маленьких мушек вроде меня. Они парализуют меня, обовьют своими нитями и превратят в мумию - специально для этого человека, который проглотит меня в нашу первую брачную ночь.

Было слишком трудно решиться вскочить, распахнуть дверь и пуститься наутек, оставив все - семью, документы, свою жизнь. Куда бы я пошла тогда? В полицию? Это было совсем не по их части. Насколько я знала, ни одна семья в районе не приютила бы меня. Не было и социального работника, который взял бы меня под свое крыло. Это дело семейное, и всем наплевать.

Я была взрослой француженкой. Если я позволила поймать себя в западню договорного брака, то в этом только моя вина. Раз суженый выбрал меня, то он мог жить во Франции и получить документы. Почему не считать подобную практику естественной, обычной и даже традиционной?

Он говорил моим родителям, что согласен жить, где я пожелаю, - в Испании, Италии или Франции. Гамбит, призванный внушить им, что получение гражданства не является единственной целью брака. Он как бы давал им понять, что не откажется от меня, а по разумению моего отца, нет ничего хуже, чем отвергнутая дочь. Лучше уж тогда ей вовсе оставаться в старых девах.

Некоторые мужчины женятся, а потом, едва получив на руки все бумаги, делают ноги. Я не думала, что Муса был из их числа, но не сомневалась, что без последствий все это не обойдется.

Я ненавидела его лютой ненавистью. Ненавидела себя и своих родителей. Подходила к концу бесславная жизнь молодой женщины с Запада. Меня ломала традиция, которая открывала перед мужчиной новые горизонты: жена = документы = социальное обеспечение = доход.

Все детство ты надеешься уклониться от освященного веками обычая договорного брака, слушаешь чужие рассказы, словно это легенды времен Античности. Однако реальность такова, что тебя все равно толкают на это, даже если ты сама не хочешь. Теперь все вернулось к условности. Такие браки - в порядке вещей. Браки между родственниками - еще лучше.

Отец вызвал меня к себе в комнату сразу же после этой беседы. Он и слышать не хотел ни о каких дискуссиях и компромиссах.

– Это будет он, и точка. Выбора у тебя нет.

У меня перехватило дыхание. Я задохнулась от отчаянья.

Братья подхватили ту же песню:

– Лейла, соглашайся. Нормальный ведь мужик. Лучше ты все равно не найдешь. У тебя нет выбора.

Кузен, который выступал в этом деле как посредник, звонил из Марокко. Звонили и другие родичи со всей Франции - некоторых из них я не никогда не видела. Телефон просто разрывался, и все твердили одно и тоже: " Какая удачная партия!" Тем временем отец, который знал меня как никто другой, играл на моих чувствах, ведь, несмотря на все что они делали со мной, я любила свою семью. Я бы и рада "перерезать пуповину", лишиться коней, но я не могла, и по сей день не могу. Несмотря на всю ненависть, отец оставался моим отцом, а мать моей матерью. Такой уж я уродилась.

Я была еще молода, но в двадцать лет ощущала себя, по меньшей мере, на сорок. Почти все девушки в моем возрасте общались со своими друзьями, бегали на свидания, ужинали в ресторанах, ходили в кино, флиртовали, если не были замужем, учились, путешествовали, а я отличалась от них - едва распрощавшись с полной разочарований юностью, я угодила в паутину.

Моему нареченному супругу дали хлеб и крышу над головой и не забывали стирать его шмотки. Для него наступили сладкие времена: он не тратил ни пенни из собственного кошелька, а просто ждал, когда ему преподнесут его новые документы и все остальное заодно.