Выданная замуж насильно
Шрифт:
– Или ты вернешься на прямую дорогу, - подытожил отец, - или будешь сама разбираться со своим сыном. У тебя отныне нет семьи! Никогда не желаю тебя видеть.
Я и по сей день вижу нас в той комнате, лицом к лицу, когда он сказал:
– Ты останешься с ним! С ним, и ни с кем другим - или ты больше не наша дочь!
Он разбил мне сердце. Мне никогда не стать свободной. Они знают, как можно нас удержать. Семья оберегает от внешнего мира, и нам трудно справляться одним. Это происходит потому, что с самого детства мы зависимы и несамостоятельны. А еще, потому что мы любим наших родителей. Девушка из Северной Африки едва ли когда-нибудь сожжет все мосты.
Я снова хотела умереть. Действительно хотела. Чтобы окончательно покончить со всем. Я смертельно устала и выбилась из сил - даже мой сын не удерживал меня больше в этой чертовой жизни, где я была виновата во всем, всегда наказанная, всегда запертая.
Взяв в руки Коран, я словно просила Аллаха идти вместе со мной. Я проглотила все антидепрессанты, которые дали мне в больнице, и села читать случайно выбранные стихи в пустой квартире. А после отключилась.
– Лейла, ты меня слышишь? Лейла, ты слышишь меня?!
Я слышала. Глухо, неясно. Мне поставили капельницу. Я провалила еще одну попытку суицида. Когда мать попыталась обнять меня, я гневно оттолкнула ее и закричала:
– Оставь меня! Просто уйди, в жизни не хочу больше видеть!
– Я твоя мать, твоя мама...
– Оставь меня, ты мне не мать, уйди!
Я плакала и кричала одновременно.
– Лейла, да что с тобой? Это твой папа...
– Уйди, уйди...
Только и повторяла "уйди".
Я не понимала, что он был несчастен, искренне желал счастья мне и считал мое поведение совершенно необъяснимым. Нет ничего удивительного в том, какими оказались последствия: отец вновь осудил меня.
– Ты унижаешь нас перед всеми!
Тем вечером я отправила прощальную весточку Мартине, социальному работнику. Она защищала меня, говорила со мной и очень хотела, чтобы я прошла курс лечения.
– Запишись к психиатру, Лейла.
– Нет.
Я думала, она получит мое сообщение только утром, когда я уже умру. Я немного просчиталась.
Все братья сидели дома в гостиной. Подруга оказалась здесь единственной белой женщиной. Им было не просто общаться, но только она смогла возразить им.
– У нее нет права так поступать. В наших краях не разводятся; она должна дождаться возвращения мужа. Она мать, и не имеет права на какую иную жизнь.
– Почему ей это запрещено? Вам не кажется, что она уже заплатила слишком высокую цену? Хотите ее смерти? Вы должны поддержать сестру и помогать ей.
Меня отвезли в больницу, сделали промывание, потом пытались заставить поесть, но я запустила подносом в воздух. Прислали психиатра, но я отправила его обратно и натянула на голову одеяло. Я не желала никого видеть и слышать. Психолог постоял с минуту около моей кровати, а потом вышел и передал доктору:
– Перевезите ее в психиатрическое отделение.
В палату зашел врач. Он попросил медсестру выйти и
– Теперь, Лейла, тебе нужно встать. Давай вставай!
Он вытащил меня из койки и заговорил со мной, как будто мы были близкими друзьями, глядя мне прямо в глаза.
– Я мусульманин и врач, я все тебе разъясню. Ты хочешь умереть?
– Да.
– Но у тебя ведь есть сын, так? И ты его любишь?
– Да.
– Ты хочешь его потерять? Если да, то ты идешь верной дорогой, можешь повторить попытку. А теперь будь особенно внимательна: у тебя есть два варианта. Или ты решаешь выздороветь и двигаться дальше, или завтра же тебя перевезут в психиатрическое отделение. Тогда ты потеряешь сына очень, очень надолго. Но если пообещаешь мне исправиться, я сейчас же позвоню твоему отцу. Я тоже мусульманин, и меня он послушает. Что его так беспокоит? Он не хочет, чтобы ты разводилась?
– Это грех! Харам!
– Я ему скажу, что развод - это халяль! Наша религия допускает разводы, если люди больше не любят друг друга. Даже король Марокко решил позволить разводы. Так что ты думаешь? Я уже насмотрелся на тебя на полумертвую! В тот день, когда ты прекратишь разводить вокруг панику, у тебя все получится.
А у меня нет никакого желания видеть тебя в морге. Ну? Решилась? Все в твоих руках.
– Да, хорошо.
– Хорошо? Обещаешь?
– Да, обещаю.
Он тут же позвонил моему отцу и попросил о встрече. Врач догадался, что меня выдали замуж под давлением отца: слишком уж часто я попадалась ему на пути в ужасном состоянии.
– Позвольте, я проясню ситуацию, месье. Я хочу встретиться с вами утром в восемь. Если вы не приедете, то попросту потеряете вашу дочь - ее решено перевезти в психиатрическое отделение! Это будет где-то в 10:30 утра! Спасибо, всего доброго.
Не уверена, что с моим отцом когда-нибудь разговаривали в таком тоне. Если бы он был французом, ничего бы не вышло.
Утром отец пришел во время. Они говорили наедине около часа. В кои-то веки мужчина заступился за меня.
– Все в порядке. Я говорил с твоим отцом; сказал, что у вас ничего не получится с мужем, что развод - это однозначно халяль, и ему придется это признать. Ты тоже должна признать; женщину нельзя обвинить за требование развода. А теперь собирайся. Я не хочу больше тебя здесь видеть ни с чем, кроме вывихнутой лодыжки!
Отец ждал меня у выхода. Он не сказал ни слова, не посмотрел на меня. Мать была дома с моим сыном. Я, зомби, прошла прямо в спальню, задернула занавески и легла спать. Она заглянула в комнату, чтобы разбудить меня и накормить.
– Уходи.
Я даже не видела ее. Просто сказала "уходи" целому миру.
Я никогда не опускалась ниже. Почти три недели я не ела и не пила, и у меня началось обезвоживание. Врач прописал мне только витамины, на случай, если у меня опять будет передозировка. Я позволила себе сохнуть, как верблюд, потерянный в песках. Я не могла вылезти из постели, ни вообще пошевелиться. Я уложила себя в постель, чтобы умереть.
Риад пытался время от времени зайти в комнату, но я не осознавала этого. Рядом всегда была моя мать, она плакала от бессилия, что не может накормить меня, но мне было все равно. Тогда она позвонила Маривонн, чтобы та пришла и спасла меня.
– Я больше не знаю, что делать. Никому нельзя войти в ее комнату, она лежит там, в темноте, не ест, не пьет, моя дочь умирает. Я чувствую, что моя дочь умирает.
Маривонн, добродушная "мамочка", в бешенстве ворвалась в мою спальню.
– Что за чертовщина?