Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель
Шрифт:
— Одно дело смотреть на голых людей, которых ты не знаешь, — сказал он, — и совсем другое, оказаться в подобной ситуации с теми, кого хотя бы немножко любишь или ненавидишь. В последнем случае ты возненавидишь этих людей еще больше. Что же касается социальных различий, ты не считаешь, что по мере того как нагота становится привычной, они так или иначе проявятся?
— Я в этом не совсем уверена.
— Ну, оказывается, моя дочь прирожденная нудистка, — заключил он с улыбкой. — Тебе надо записаться в какой-нибудь клуб. А пока одевайся, пойдем что-нибудь перекусим.
Он искоса смотрел, как она натягивала джинсы и майку, про себя заметив, что девушка не носит нижнего белья.
— Цыганка! — воскликнул он.
— Почему?
— Да так.
Он обнял ее за плечи. И так в обнимку
Прошло еще две недели, а они по-прежнему встречались через день по утрам, чтобы вдоволь насладиться последним летним теплом. Поль теперь выбрал другую позицию для наблюдения. Расположившись в тени под деревом, он старался не упустить ни одной детали из картины, открывавшейся его взору на освещенной солнцем площадке. В двух шагах от него Изабель дремала или вела с ним неторопливую беседу. В те дни, когда у нее не было охоты разговаривать, он следил за ее дыханием, наблюдая, как ритмично вздымалась ее грудь, как легонько подрагивала ее кожа под нечаянным порывом ветра. Надо сказать, что это зрелище казалось ему еще более волнующим, чем когда он наблюдал за ней на протяжении дня. Порой ему казалось, что еще ни разу в жизни он не встречал более совершенной красоты. Порывшись в своей памяти, он пришел к неожиданному выводу, что плотская любовь почти не оставляет воспоминаний. Когда он думал о той или иной женщине, которую когда-то любил, то ему на память прежде всего приходили ее слова или же, в лучшем случае, перед ним всплывало ее лицо. Что же касается тела, то тут его память была короткой: линия бедер, лодыжка, тяжелые груди. «И даже эти скудные воспоминания, — думал он, — сохранились лишь благодаря моему писательскому труду». От какой-то женщины осталась лишь одна фраза, записанная когда-то, но теперь, сколько он ни старался, ничего не смог вспомнить, а ведь за этой фразой стоял какой-то определенный период его жизни. Возможно, любовь, которую человек испытывает к кому-то в данный момент, вытесняет воспоминания обо всех, кого он любил в прошлом. Полю нравилось видеть в Изабель настоящую красавицу.
Однажды он высказал эту мысль вслух. Она лишь пожала плечами:
— Подумаешь, я знаю сотню девчонок намного красивее меня. Ты говоришь это к тому, что я — твое творение.
— Мое? Как я мог сотворить такое божественное существо, как ты?
— И все же это так. — И лукаво добавила: — Разве тебе не случалось иметь дело с родителями с весьма посредственной внешностью, у которых были красивые дети? Лично мне такие встречались. А вы с мамой вовсе не уроды, так почему же не могли сделать симпатичного ребенка?
Ему не оставалось ничего, как согласиться с ее мудрыми рассуждениями, ибо они нисколько не шли вразрез с его собственными мыслями. «Мне никогда не обладать женщиной, которую я желаю с такой неистовой страстью. И все потому, что в ней я вижу самого себя, только в женском варианте, именно таким я и хотел бы быть, если был бы женщиной. Для меня словно ожил древний миф о Гермафродите».
— Эй, что это там у тебя на ноге? Вот на той.
Он приподнял ее ногу и исследовал до самого паха. Изабель лежала перед ним голая, прикрыв ладонью низ живота.
— Это смола. И где ты только в нее вляпалась?
И он принялся очищать листьями ее ступню. Глядя на эту маленькую, почти детскую ногу с нисходящей линией пальцев, от большого к маленькому, его охватило какое-то странное чувство, похожее на благоговение. «Ну вот, я уже стал фетишистом. Однако я обожествляю не только эту ногу, но все тело Изабель от макушки до пятки. Это чувство стало для меня чем-то вроде религии». Ему показалось, что после многих лет, проведенных в застенке, запоздалая страсть приоткрыла дверь его темницы, выходившей, как оказалось, в такую же, только более просторную тюремную камеру. Все, что окружало его в этом мире, оборачивалось для него неволей. В конце концов он выбрал для себя одиночество, что причиняло ему гораздо меньшую боль, чем общение с другими людьми. И даже его решение приобрести в этой глуши домик-развалюху, было на первый взгляд вполне разумным, ибо позволяло как-то сводить концы с концами и говорило лишь об одном: «Я
Наконец он опустил на землю девичью ногу, очищенную от смолы самым тщательным образом, и, пододвинув ее к другой ноге, принялся смотреть на дремавшую Изабель и не мог наглядеться. Ему показалось, что тело Изабель покрыто каким-то неземным загаром. Ее кожа нисколько не потемнела, а напротив, на солнце казалась ослепительно белой, но стоило только солнцу скрыться за облаком, как тут же, пропитанная теплом и светом, она начинала отливать золотом. И сейчас, лежа на животе, подставив солнцу свою округлую попку, она повернулась к отцу лицом и улыбнулась.
— Ты смеешься надо мной?
— Нисколько. Я хотела сказать тебе спасибо.
— Нет, ты думала о чем-то таком, что заставило тебя улыбнуться. Так о чем же?
— Так, ни о чем. Если я должна теперь докладывать тебе обо всем, что приходит мне в голову, боюсь, что ты тут же разочаруешься.
— И все-таки скажи.
— Я вспоминала, как в прошлое лето, когда была на море и нечаянно ступила в мазут или деготь, Бернар очистил его ракушкой.
— И все?
— Да, все.
Полю же казалось, что подобная сцена не могла не иметь продолжения. Он упустил из виду наличие прибрежных скал, острой гальки и пляжа с ордой загоравших. Его распалившееся воображение рисовало пустынный остров со сказочным песчаным берегом. Он представил, как Изабель спускает вдоль бедер трусики от купальника перед стоявшим в ее ногах парнем, который в точности повторяет ее движение. Поль уже видел, как этот наглец впился губами в ее жаркий и чувственный рот. «Почему он, а не я? Почему я всего лишь отец, сторож, приставленный к сокровищу, пожилой, грузный мужчина в синей рубахе, прислонившийся спиной к стволу дерева?» И он начал в тысячный раз задаваться вопросом, как могло случиться, что он так неожиданно постарел. Почему это произошло именно с ним? Его поезд давно ушел. И ему осталось лишь одно: смотреть на прекрасную и недоступную Изабель.
— Пора возвращаться.
Она поднялась на ноги и оделась. У девушки внезапно закружилась голова.
— Ты слишком много лежишь на солнце. Обопрись на меня.
Она была такой доверчивой и нежной. Однажды она сказала ему, что нуждается в ласке. Он будет обнимать и целовать до тех пор, пока волна нежности не захлестнет его и не вытеснит из разгоряченной головы шальные мысли, которые породила его неуемная ревнивая фантазия.
С каждым вечером осень все больше вступала в свои права. Однако утро вновь приносило с собой тепло, словно лето не торопилось расставаться с ними.
— Ты не будешь сегодня ужинать?
— Я неголодна.
Отодвинув мясо к краю тарелки, она попробовала картофельное пюре, и не почувствовав вкуса, кончиком вилки принялась вычерчивать на нем квадратики. Она взглянула на отца. По его лицу нельзя было понять, проголодался он или нет. И все же, слегка ссутулясь над столом, он продолжал запихивать в рот еду, запивая большими глотками вина. Она зябко повела плечами.
— Нельзя сказать, что у нас жарко.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, прекрасно, но меня немного знобит.
— Я включу отопление. В это время года уже надо протапливать дом каждый вечер.
Он подумал, что вовремя проверил трубы и запасся на прошлой неделе мазутом. И тут вспомнил, каким был этот дом, когда семь лет назад он поселился в нем. Плита на кухне, да еще дровяная печурка в его комнате. Ему вспомнилось, как он впервые зимовал в этих краях, когда снегом замело дороги и деревушка оказалась отрезанной от внешнего мира. На него нахлынули воспоминания о том, как Каролина наотрез отказалась вылезать из постели, без конца жалуясь, что не заслужила столь жестокой смерти. Каролина! Она была почти красавицей, к тому же весьма соблазнительной женщиной. Что с ней потом сталось? Последнее, что он мог вспомнить, это винный погребок в Марселе, откуда они вместе выползли. Она повернулась к нему спиной и ушла, навсегда исчезнув из его жизни.