Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель

Фрестье Жан

Внезапно его охватила паника.

— Я вызову врача.

— Нет, не надо. Не сейчас. Завтра. Я к этому привыкла. У меня такая нервная система, что часто без всякой причины поднимается температура. Ты понимаешь? Мне надо отлежаться.

Она произнесла эти слова совсем по-детски прерывавшимся голосом. Присев на край кровати, он подобрал рассыпавшиеся по подушке длинные белокурые волосы и повернул к себе ее осунувшееся личико, побледневшее настолько, что даже ее зеленые глаза показались ему совсем светлыми. Нижняя губа Изабель вздулась от лихорадки, что прибавляло ей еще больше неприятных ощущений.

— Кажется, это герпес. Так бывает со мной всякий раз, когда повышается температура.

Поль взглянул на часы, которые не снимал с руки даже на ночь. Было три часа ночи. Он подумал, что в семь часов утра позвонит Вермону и тот тут же приедет. А пока ему следовало бы выяснить, что же все-таки произошло.

— У тебя болит что-нибудь?

— Нет, дело не в том. Мне просто холодно. Накрой меня еще одним одеялом.

Порывшись в

шкафу, он вытащил большой шерстяной плед и положил поверх двух одеял. «Так. Теперь надо измерить температуру. Где-то был градусник». Он перетряс все ящики в ванной и наконец нашел то, что искал. Встряхнув термометр, он произнес:

— Вот, возьми, а я схожу за очками.

Очки лежали на столике возле кровати. Он тут же водрузил их на нос. Нужно было время, чтобы привыкнуть к стеклам, предназначенным для чтения.

— Еще не пора? — спросила Изабель.

— Нет, подожди немного.

Поль считал, что надо в два или три раза превысить время, рекомендуемое по инструкции, считая, что лучше перестраховаться, чем не довести дело до конца.

— Ну-ка, дай сюда градусник.

Он смотрел, как ее рука с длинными и не особенно опрятными ногтями исчезла под простыней, чтобы затем появиться с зажатым в кулаке термометром. Выхватив его, Поль не поверил своим глазам.

— 39 и 9, ничего себе! Я сейчас же звоню доктору.

— Нет, прошу тебя, не сейчас. Подождем. У тебя есть аспирин?

Он вышел, чтобы тут же вернуться со стаканом, в котором шипели, растворяясь в воде, таблетки.

— Вот, выпей.

Девушку по-прежнему трясла лихорадка, и жидкость расплескалась по ее подбородку. Она тут же потерла его тыльной стороной ладони.

— Ты можешь надеть пуловер, — предложил Поль.

— О! Нет! Нет! Стоит только пошевелиться, мне станет еще холоднее, чем прежде.

— Возможно, но ты тут же согреешься.

Подобрав со стула брошенный пуловер, Поль помог ей натянуть его на голые плечи. Ее тело было покрыто гусиной кожей, особенно крупной вокруг грудей. Изабель с трудом удалось попасть в рукава пуловера, так как она торопилась поскорее натянуть его на себя. И тут же нырнула под одеяла. Он погладил ее макушку, так как все остальное было скрыто от его глаз. Погрузив пальцы в ее волосы, он нагнулся и поцеловал ее.

— Теперь тебе лучше?

— Да, мне хорошо.

Ее голос прозвучал для него словно из далекого детства. «Что еще я могу сделать для нее? — подумал с волнением Поль. — Неужели мне остается только ждать?»

— Ты не хочешь прийти ко мне?

— В кровать?

— Да, конечно. Прошу тебя. Мне сразу станет теплее, а если ты крепко обнимешь меня, я, может, смогу заснуть.

Положив очки на прикроватную тумбочку, он скользнул под одеяло. Ему показалось, что он погрузился в кипящий котел. Через тонкую ткань своей пижамы он почувствовал, как пышет жаром тело Изабель. Он подставил ей свое плечо, чтобы она устроилась поудобнее, а левую руку положил на ее обнаженную округлую попку, чтобы прижать ее покрепче к себе. Она часто дышала ему в шею каким-то нездоровым, незнакомым ему прежде дыханием.

— Тебе хорошо теперь?

— О, да! Только не шевелись. Я, может быть, усну.

Ее дыхание постепенно становилось все более ровным. «Мне нельзя заснуть, — подумал Поль, — ровно в семь надо позвонить Вермону, или я потеряю ее. Боже мой, что случилось с ней? Возможно, она перегрелась на солнце? Или простудилась и схватила пневмонию? Она такая неосторожная. И слишком подолгу валяется на солнце, а потом сразу переходит в тень, а в этих краях такой холодный ветер». Заботы и опасения на какое-то время вытеснили из его головы все остальные мысли, но время шло, и они стали к нему возвращаться. Он с нежностью подумал, какое у нее хрупкое тело. Ему показалось, что желание уступило место жалости. В подобных обстоятельствах он воспринял это как должное. Улыбнувшись, Поль про себя заметил: «От этих женщин одни только неудобства. И даже самая красивая и стройная на свете может отдавить вам руку». Он постарался осторожно разжать объятия. Теперь он был уверен, что она заснула. Его тут же охватило какое-то оцепенение, похожее на сон наяву. Перед его мысленным взором закружилась карусель из самых разных картин. И чаще всего в его памяти всплывало детское личико Изабель, когда ей было семь, десять, двенадцать лет. Та женщина, которая лежала в его объятиях, не имела возраста. Для него она была живым воплощением земной любви. Как ни странно, но светловолосые девчонки из его далекого детства имели к этой богине непосредственное отношение. Вот по дорожке сада катился красный мяч. Подбежав к нему, он схватил его, поднял, а потом снова бросил на землю. И увидел, как за ним побежали маленькие ножки в белых носочках. Вдруг лежавшая на куче песка кукла внезапно ожила. У нее было лицо Изабель, совсем юной женщины, постанывавшей во сне почти у его уха. И тут Поль очнулся. Ему захотелось вытянуть свою затекшую руку из-под головы Изабель. Но он боялся потревожить ее сон. Тогда он принялся активно шевелить пальцами, чтобы восстановить нарушенное кровообращение. Изабель с легким стоном слегка отодвинулась. Между их телами образовалось небольшое пространство, куда и скользнула ее правая рука. Ее жест был вполне невинным, но в то же время отнюдь не двусмысленным. Не смея пошевелиться, он прислушался к ее ровному дыханию. Сомнений не было: она спала. Однако на этот раз ему уже было не до сна. Стараясь не поддаваться охватившему его трепету,

он пытался взять себя в руки. Несмотря на то что его сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди, он попробовал разобраться в том, что произошло. По-видимому, этот бессознательный жест был вполне оправданным, если принять его за обычный рефлекс женщины, спавшей бок о бок с мужчиной. Возможно, ее поступок объяснялся порывом нежности, желанием, или же она инстинктивно искала у него защиты. К тому же, крепко сжимая в руке тот предмет, за который только что нечаянно ухватилась, она лежала настолько неподвижно, словно вошла во вторую, самую крепкую стадию сна. Ему было нетрудно разжать ее пальцы и высвободиться из этого сладкого плена, но он боялся, что, очнувшись, она узнает о том, что совершила нечто из ряда вон выходящее, что никак нельзя было делать. Иными словами, он не хотел придавать значение ее поступку. И решил затаить дыхание и не двигаться. Когда его волнение немного улеглось, Поль с радостью подумал, что ему удалось устоять перед соблазном. Этот человек, живший, как ему казалось, эмоциями, а не головой, воспринимал действительность лишь через систему определенных символов, хотя никогда не признавался в этом даже самому себе. В любой момент он был способен отказаться от всех своих благих намерений. И сейчас при мысли о том, что в нужный момент он оказался с ней рядом, его охватила огромная радость. Ему подумалось, что во сне Изабель подсознательно искала опору в символическом фаллосе, и он предоставил ей именно то, в чем она нуждалась. Итак, свершилось то, о чем он давно мечтал, несмотря на то, что вначале это произошло как бы само собой, независимо от его воли, а потом при его пассивном участии. Здесь не последнюю роль сыграла и ее чувственность, до сей поры никак себя не проявлявшая. Однако основной инстинкт в сочетании с запретным плодом сделали свое дело. Видимо, Богу было угодно, чтобы соединились две плоти, из которых одна была порождением другой. «Изабель, рожденная на свет моим желанием и ставшая затем объектом моего желания, принадлежит мне дважды». Он уже не видел перед собой никаких нравственных преград и приготовился познать высшее блаженство. И потому Поль невольно еще крепче сжал Изабель в своих объятиях и прильнул жаркими губами к ее шее. И вдруг в порыве безудержной страсти он дал волю своим чувствам, нисколько не заботясь о том, что может разбудить ее.

Она по-прежнему не шевелилась. Его порыв мгновенно угас. Поля охватило прежнее беспокойство. Как он мог хотя бы на секунду забыть о болезни, рискуя ухудшить ее состояние? При свете ночника он взглянул на свои наручные часы. Оставалось еще минут тридцать, прежде чем он встанет с постели, разбудив-таки Изабель. Его правая рука настолько занемела, что он совсем не чувствовал ее. Со всей осторожностью, на какую был только способен, он вытянул руку, а спящая девушка повернулась со вздохом на бок и теперь лежала к нему спиной. Он потянулся рукой к ее животу. Ему показалось, что Изабель уже не такая горячая, как прежде. Жар, похоже, спал. Возможно, потому что наступило утро, а в эти часы обычно снижается температура, или же подействовал аспирин. Как бы то ни было, он вздохнул с облегчением. Раздвинув на затылке длинные пряди волос, он поцеловал Изабель в макушку. Теперь она принадлежит только ему. «И никто у меня не отнимет ее», — подумал он. Поль мог сколько угодно ласкать ее тело, и, независимо от того, спала ли она или делала вид, что спит, он был уверен, что Изабель не оттолкнет его. Глазами Поль давно исследовал все изгибы ее тела, но совсем другое дело было познавать его на ощупь. Она тихонько постанывала, чувствуя сквозь сон, как чья-то властная рука берет в свою ладонь сначала левую, а затем правую грудь. Он коснулся губами ее щеки и тут же получил в ответ легкий поцелуй, словно она благодарила его за ласку и в то же время призывала к порядку. Он тут же притих, наслаждаясь этими сладкими мгновениями, которые, возможно, никогда больше не повторятся. Затаив дыхание, Поль старался запомнить каждую ноту из бурной гаммы ощущений, воспринимая их как признаки того великого чувства, о чьем существовании он даже и не подозревал. И тут он понял, что окончательно потерял голову. У него уже не было уверенности ни в чем: ни в своем будущем, ни в том, как будут развиваться в дальнейшем его отношения с Изабель. Он знал точно лишь одно: отныне он предоставит ей полную свободу выбора. Ему же не оставалось ничего, кроме как беззаветно и безоглядно любить ее.

Наконец-то часы показали семь утра. Осторожно отодвинувшись, Поль выбрался из-под одеяла. При свете лампы он увидел беспорядочную массу белокурых волос, разметавшихся по простыням и подушкам. Пройдя в свою комнату, он на ходу накинул на плечи махровый халат и спустился по лестнице вниз. Накануне он забыл затворить ставни, и теперь холл был наполнен каким-то робким и грустным дневным светом. Как он и предвидел, Вермон сразу же поднял трубку и тут же пообещал, что начнет с него сегодняшнее посещение больных.

— Можешь на меня рассчитывать. Я буду у тебя самое позднее через полчаса.

Поль поспешил наверх, чтобы разбудить Изабель. Он подошел к постели, с очками на носу и градусником в руке.

— Изабель!

В ответ она недовольно пробурчала:

— Что? Что?

— Сейчас приедет доктор. Надо измерить температуру.

Перевернувшись на спину, она открыла глаза, в которых можно было прочитать удивление.

— Почему доктор?

И тут же поняла, что задает нелепый вопрос. Улыбнувшись, она взяла из рук отца термометр. Все также лежа на спине, она слегка подтянула к животу колени.