Выдающееся произведение марксистско-ленинской философии
Шрифт:
За шумом воды из кухонного крана она не услышала, как закрылась дверь в вестибюль, и едва ли успела почувствовать пальцы левой руки мужчины, скользнувшие ей под подбородок. Никак не ожидала она и удара кулаком по шее чуть ниже уха. Кран, струя воды и наполняющийся стакан взорвались красными и черными звездами, и потерявшая сознание мадам Берта беззвучно опустилась на пол.
Шакал распахнул шинель, отстегнул ремни, притягивающие его правую ногу к ягодице. Когда он распрямлял ногу, его лицо перекосило от боли. Он подождал несколько минут, пока восстановится кровообращение, прежде
Еще через пять минут ноги и руки мадам Берты стянула бельевая веревка, найденная под раковиной, большой кусок лейкопластыря заклеил ей рот. Шакал оттащил консьержку в чулан и закрыл дверь.
Связку ключей он нашел в ящике стола. Застегнув шинель, подхватил костыль, тот самый, с которым прохромал по аэропортам Брюсселя и Милана, и выглянул в вестибюль. В подъезде не было ни души. Он выскользнул из комнатки мадам Берты, запер дверь и взлетел по ступенькам.
На шестом этаже он выбрал квартиру мадемуазель Беранжер и постучал. Ответа не последовало. Он подождал и постучал вновь. Ни из этой, ни из квартиры господина и мадам Шарье не донеслось ни звука. Вынув связку ключей, он поискал ключ с фамилией Беранжер, нашел, открыл дверь, вошел в квартиру, закрыл и запер дверь за собой.
Пересек комнату и выглянул в окно. На крышах домов противоположной стороны улицы как раз появились люди в синей форме. Он успел вовремя. Вытянув руку. Шакал открыл защелку и потянул на себя обе половинки окна, пока они не распахнулись полностью. Затем отступил назад. Через оконный проем на ковер падало квадратное солнечное пятно. Остальная часть комнаты утопала в полумраке. Находясь вне светового пятна, он оставался невидимым для полицейских на крыше.
Подойдя к окну сбоку, он взглянул на привокзальную площадь, от которой его отделяли сто тридцать метров. Передвинул стол, поставив его в восьми футах от окна, не по центру, а сбоку, снял с него скатерть и вазу с искусственными цветами и заменил их диванными подушками. Они образовали бруствер его «окопа».
Скинул шинель, закатал рукава рубашки и начал разбирать костыль. Отвернул резиновый набалдашник, и на черной резиновой поверхности заблестели гильзы трех оставшихся патронов. Тошнота и потливость, вызванные разжеванным и проглоченным кордитом, извлеченным из двух других, почти прошли.
Из первой секции выскользнул глушитель, из второй появился на свет телескопический прицел. Из самой толстой, к которой крепились сверху две наклонные стойки, он достал рабочий механизм со стволом, из самих стоек — подкосы приклада. И наконец, снял подбитую кожей перекладину костыля, на которую опирался при ходьбе. Без спрятанного в ней спускового крючка она становилась плечевым упором.
Тщательно, с любовью собрал он ружье — рабочий механизм со стволом, нижний и верхний подкосы, плечевой упор, глушитель, спусковой крючок. Последним он установил телескопический прицел.
Сидя на стуле, чуть наклонился вперед, положил ружье на верхнюю диванную подушку и приник к окуляру телескопического прицела. В перекрестье попала залитая солнцем мостовая. Шакал чуть двинул ружье, наведя его на голову одного из мужчин, размечавших асфальт к предстоящей церемонии. Голову
Довольный своей позицией, Шакал рядком, как солдатиков, поставил на стол все три патрона. Указательным и большим пальцами отвел затвор, осторожно вложил первый из них в казенник. Его вполне хватало для решения поставленной задачи, но у него были еще два запасных. Он толкнул затвор до упора, затем повернул его, загоняя в замок. Положил ружье рядом с диванными подушками и полез в карман за сигаретами и спичками.
Глубоко затянувшись, он откинулся на спинку стула. Ждать осталось недолго, еще час и сорок пять минут.
Глава 21
Комиссару Лебелю казалось, что он забыл вкус воды. Горло пересохло, а язык словно прилип к нёбу. Действовала не только жара. Впервые за много-много лет он по-настоящему испугался. Что-то случится, в этом он не сомневался, но не мог предугадать, где и когда.
Утром он побывал у Триумфальной арки, в Нотр-Дам, в Монвалерьен. Никаких происшествий. За ленчем настроение некоторых членов чрезвычайного комитета, проведших последнее совещание на рассвете, начало разительно меняться: напряжение и злость сменились эйфорией. Оставалась лишь одна церемония, на площади 18 Июня, и его заверили, что уж там-то никакие эксцессы невозможны.
— Он ушел, — уверенно заявил полковник Роллан после ленча в кафе неподалеку от Елисейского дворца. — Он ушел, признав свое поражение, и правильно сделал. Но он еще появится, и тогда мои парни покончат с ним.
Слова Роллана не успокоили Лебеля, и теперь он шел вдоль ограждений, установленных поперек бульвара Монпарнас, так далеко от площади, что едва ли кто мог видеть, что там делается. Все полицейские и солдаты КРС, охраняющие проходы в ограждении, к которым он обращался, отвечали одинаково. Никто не проходил после установки ограждений в двенадцать часов.
Полиция перекрыла главные улицы, боковые улицы, переулки. На крышах засели снайперы, здание вокзала с многочисленными кабинетами и чердачными помещениями кишело детективами. Они сидели и на крышах депо, высоко над пустынными пассажирскими платформами. В этот день все поезда отправлялись и приходили на вокзал Сен-Лазар.
Здания, расположенные внутри периметра, образованного ограждениями, осматривались с подвала до чердака. Большинство квартир пустовало: жильцы уехали в отпуск — к морю или в горы.
Короче, на площадь 18 Июня незамеченной не могла проскочить даже мышка, как говаривал Валентин, комиссар Оверни. Впрочем, Лебель вспомнил его слова без особой радости: Валентин не смог остановить Шакала.
Переулками, чтобы сократить путь, то и дело показывая свой пропуск, он вышел на улицу Рен. Все то же самое. Ограждение в двухстах метрах от площади, за ним — толпа, на улице — только солдаты КРС. Он вновь начал задавать вопросы.
Кого-нибудь видели? Нет, сир. Кто-нибудь проходил? Нет, сир. Он услышал, как на привокзальной площади оркестр республиканской гвардии настраивает инструменты. Генерал должен приехать с минуты на минуту. Кто-нибудь проходил? Нет, сир. Хорошо, смотрите в оба.