Выход из мёртвого пространства
Шрифт:
Командир полка решил посмотреть на нее через недавний грозный приказ, гласивший: пилотов, повреждающих самолеты по небрежности, предавать суду. Вот и отправили Фадеева в Лисичанск, в штаб армии, к следователю.
Но Фадеев, родившийся в рубашке, скоро опять был в полку, и в прекрасном настроении. Рассказывал он о своем пребывании под следствием примерно так:
– Первый вопрос у следователя: "За что орден Красного Знамени получили?" Отвечаю: "После вынужденной посадки на переднем крае пришлось пехоту в атаку поднять да деревушку одну захватить..." Следователь аж подпрыгнул: "Так это о
Суровая зима перешла в затяжную весну. Летное поле раскисло. Пришлось перебазироваться на аэродром возле Славяносербска, где было твердое покрытие. Изо всех сил старались техники ввести в строй все поврежденные в боях самолеты, но не успели. Перелетели только те, что были исправны.
Распутица согнала на этот аэродром еще несколько полков. Странно было бы, если б это не привлекло внимания вражеских разведчиков. Сначала мы еще как-то остерегались: летчики, вернувшиеся с задания, шли на посадку один за другим, прикрывая товарищей. Но когда Истрашкин, Плотников и Фадеев, подловив фашистского аса, выделывающего всякие выкрутасы над аэродромом, вогнали его в землю, бдительность ослабла, тем более что немцы более трех суток не появлялись над нашим аэродромом. А меж тем нас подстерегала беда.
21 апреля (до сих пор помню этот день) две группы бомбардировщиков словно тучи выплыли над нашим аэродромом. Моторы их были приглушены, и шли они со стороны тыла. Словно в тупой задумчивости высыпали они на нас свой груз, в основном осколочные бомбы. Убили оружейника Марченко, летчика Родина ранили в рогу. Погибли мотористы Давыдов и Лыченков, тяжело ранило техника Гринева. Инженера Белякова оглушило, засыпало землей, но его быстро откопали, привели в чувство. Комья земли уже не липли к рукам, они растекались между пальцами бегущими струйками. Весна... Земля подсохла, и мы вернулись на свой аэродром в Гречишкино.
Варваровка - Ростов - Махачкала - Нальчик. Горькая пыль дорог отступления
Если вы, дорогой читатель, возьмете том истории Великой Отечественной войны (плохо он составлен, хорошо ли - не в этом в данном случае дело, хотя, скорее всего, плохо), то без труда убедитесь в фактах теперь хорошо известных: шли тяжелые бои на Керченском полуострове и у Севастополя, а войска Юго-Западного направления готовились к окружению харьковской группировки противника и, естественно, к освобождению Харькова. Но готовились к наступлению и немцы.
Вот что такое историческая дистанция: прочитали несколько строк, и можно отождествить себя с генералом, как минимум. А если без исторической дистанции и генеральского звания? С моей, сержантской, колокольни? А с нее было видно вот что.
Перебазировались мы опять поближе к фронту, на аэродром у села Варваровки, где уже расположился наш родной дальневосточный 40-й истребительный
В первый же день после перебазирования вызвал меня к себе инженер по вооружению Коваленко и повел разговор каком-то непривычном тоне, доверительном и строгом одновременно:
– Ты, Литвин, видишь, что на аэродроме самолетов столько, что противник наш аэродром не может не засечь. А не засечет - дурак будет. А о немцах ты не хуже меня знаешь - не дураки они. На нашем аэродроме истребители базируются, считается, что они сами и должны себя охранять. Я посмотрел - зенитная оборона слабая. Так вот тебе задание: обойди все зенитные установки, посмотри, кто что умеет, если надо, помоги, обучи. Ты - сержант, младший командир, имеешь право. Не важно, что зенитчики БАО подчинены. Так что действуй. И... я тебе рекомендацию в партию недавно написал. Считай, что я тебе сейчас не только приказ дал, но и партийное поручение.
Не знал я тогда и, видимо, теперь уже никогда не узнаю, почему так доверительно говорил со мной тогда Коваленко, но почувствовал, что дело важное, непростое. Анализировать свои чувства, переживания было некогда ("рефлексировать" - как пишут сейчас в художественной литературе). С ходу принялся за дело.
Подошел к ближайшей зенитной установке, поздоровался. Вижу: солдаты немолодые, в боях участвовали, и, видимо, после госпиталей отправили их в БАО, где, как посчитали врачи, им будет полегче.
– По поручению командования, - начал я на слишком высоких тонах, немного ошарашенный взваленным на меня поручением, - мне надлежит проверить, как вы знаете оружие и умеете вести стрельбу по воздушным целям.
Старший расчета отнесся к моему заявлению спокойно:
– Пулемет "максим" знаю хорошо, из Дегтярева тоже стрелял. Судя по всему, пулемет ШКАС - отличная машинка, но по воздушным целям бить не приходилось, честно скажу.
– А вы знаете, что такое ракурс, упреждение?
– спрашиваю.
– Упреждение - это понятно. Брать поправку на скорость надо. Это мне приходилось, по мотоциклистам стрелял, по автоматчикам.
Смотрю: турельная установка, снятая с разбитого бомбардировщика, размещена в земляном колодце, хорошо замаскирована, Есть маленький склад боеприпасов, тоже хорошо укрыт. Все сделано по-хозяйски, видно, что солдаты - фронтовики. Ясно, что лишних слов здесь не требуется, поэтому быстро рассказал, как брать упреждение, учитывать скорость самолета и ракурс, под которым движется цель, как применять пулеметный прицел, как корректировать огонь трассой.
Все вроде бы в порядке. Смотрю на часы: ого, дальше, видимо, придется бегом. И действительно бегом отправился ко второй установке. Там дело было хуже. Старший служил в пехоте, но с пулеметом не знаком. Как нажимать на пулеметный крючок - знает, но даже задержки устранять не умеет. В пехоте это делал за него помкомвзвода. А уж как стрелять по самолетам - понятия не имеет. Тут пришлось пробыть подольше, объяснять, показывать.
На третьей и четвертой установках - то же самое. Вернулся, доложил обо всем Коваленко. Тот был спокоен: