Выход из мёртвого пространства
Шрифт:
Харьков. Бдительность или подозрительность?
Однажды появился-возник в расположении полка еще один человек, которого считали погибшим. Это был стрелок Гурьев, летавший с лейтенантом Самаринским. Сбили их самолет 7 мая во время штурма Сапун-горы. Гурьева выбросило тогда взрывом из кабины. Он дернул кольцо парашюта, а когда приземлился, сразу попал в лапы к фашистам. Потащили его куда-то по ходам сообщения, даже не обыскав: в кармане у него осталась солдатская книжка, а на груди - медаль "За отвагу". Куда подевалась немецкая педантичность?
Притащили к группе офицеров, вскоре туда подошел и генерал. Генерал и задал вопрос, который перевел словно из-под земли
– Какую задачу имеют ваши войска?
Гурьев, не задумываясь, выдал военную тайну:
– Наши войска имеют задачи вышибить вас отсюда как можно скорее.
Затем задали вопрос позаковыристее: что знает сержант Гурьев о сроках открытия второго фронта. (Что произошло с немцами, не понимаю, психоз, сдвиг в мозгах какой-то, что ли?) Сержант Гурьев опять дал слабину и откровенно признался врагу в том, что о сроках открытия второго фронта ничего не знает.
Ночью Петра Гурьева перевели в штаб 17-й армии. И там тоже задавали не менее идиотские вопросы. Слушал-слушал их Петр Иванович и не выдержал:
– Вы спрашиваете меня о том, что может знать только наш командующий. Вот ему и задайте эти вопросы... Все равно вам из Крыма не уйти. Если не убьют вас, а в плен попадете, может быть, такая возможность у вас и появится.
Гурьев отвечал так потому, что был уверен: все равно его расстреляют. Но гитлеровцы почему-то этого не сделали.
Рассказу Гурьева мы верили, как говорится, до донышка. Слава богу, у нас была возможность изучить его характер: всегда любому резал правду в глаза. И неприятностей имел за это немало.
После допроса отправили Гурьева почему-то не в лагерь, а на Херсонесский аэродром. Там уже находилось еще несколько советских авиаторов. Наша авиация периодически наносила по аэродрому бомбовые и штурмовые удары. Там скопилось много раненых летчиков, обслуживающего персонала, высших офицеров, которые надеялись отсюда как-то попасть в Румынию.
Особенно сильное впечатление на немцев произвело такое событие: на аэродром приземлились шесть транспортных самолетов Ю-52. Значит, у многих появился вполне реальный шанс выбраться из Крыма живым. Но не успели самолеты зарулить к капониру, как налетели штурмовики нашего полка и сожгли все транспортники. Убитых и раненых фашистов еще добавилось.
– И ведь представьте себе, - продолжал Гурьев, - никто из наших в этой кровавой каше не пострадал. Ну ни царапины ни у кого. Словно бы видели нас и старательно обходили. А я вас на самом деле видел. Смотрю, как вы пикируете, и узнаю: вот Саша Паршиков, вот Витя Марченко с Вадимом Курманиным. Ежов, Кравченко, Ишмухамедов... Знаете, я думаю, что мне даже повезло: видел то, чего вы никогда не видели. Видел с земли, как "ил" атакует. Такое ощущение, что он прямо на голову сваливается, кажется, что вот-вот раздавит тебя. Моторы ревут, вихрь от винтов в землю вжимает. А когда эрэсы пустили и бортовые стволы заработали, то от земли меня оторвало, парю в воздухе, как ангел...
Когда после очередного нашего налета аэродром фактически прекратил свое существование, пленных перевели в лагерь, размещавшийся в каких-то мастерских.
Военных в лагере было мало, в основном гражданские. Подошел к Петру какой-то мальчик, спросил, откуда он летал, с какого аэродрома. Услышав, что с Тумая, сказал, что и он оттуда.
Ну и бывают в жизни совпадения! Ведь когда мы только прибыли на аэродром, подходила к нам женщина, рассказывала о сыне, которого немцы в Севастополь зачем-то угнали, фотографии его показывала. Так вот это тот самый мальчишка и оказался! Он и предложил Гурьеву спрятаться в трубу, которую приметил на территории лагеря. Расчет был прост: немцы
Выслушал Гурьева и командир полка. Тяжело вздохнув, сказал, отводя глаза:
– Понимаешь, порядок есть порядок... Придется тебе пройти спецпроверку... Но перед этим обязательно сходи в деревню, скажи матери, что ее сынишка жив.
Сходили. Рассказали. Но мать не поверила этой истории. Плакала, разводила руками:
– Ежели жив, то где же он? Чего ж до дому не идет?
Отправили Гурьева на спецпроверку в штаб армии. Относительно плена. Тогда мы были воспитаны в убеждении, что плен - это позор. Плен несовместим с присягой, воинским долгом, честью. Каждый знал наизусть слова: "Ничто, в том числе и угроза смерти, не должно заставить воина Красной Армии сдаться в плен". А что, требование, по-моему, совершенно верное, и я уверен в его справедливости до сегодняшнего дня. Только есть гигантская разница между словами "сдаться" и "попасть". Если ты добровольно поднял руки вверх и пошел навстречу фашистам - это одно, а если тебе безоружному руки скрутили - то совершенно иное. А тут и тем и другим как плеткой по лицу: "У нас нет пленных, у нас есть только предатели!" Чудовищная несправедливость! И мы остро чувствовали это. Если наш самолет вынужденно садился на занятой врагом территории, мы, вернувшись с задания, докладывали: видели, что такой-то был сбит, упал там-то. И это не было ложью. Потому что мы были уверены: наши друзья, если будут в силах, станут отбиваться от врага до последнего патрона. Я слышал, как командир полка Соколов говорил старшему лейтенанту уполномоченному СМЕРШа:
– Не могу и не хочу думать, что наш Петя Гурьев двадцать пять лет был украинцем, а за пять дней плена стал немцем! Чепуха! Проверять, конечно, надо, но нельзя бдительность превращать во всеобщую подозрительность!
Гурьев вернулся в полк уже через два дня. Но позже (а я расскажу об этом прямо сейчас) язык опять подвел его и доставил немало неприятностей. Неприятностей - это сла6o сказано. Если бы не наш командир полка, кто знает, что было бы с Гурьевым...
Когда полк перебазировался из Крыма на 2-й Белорусский фронт, посадку производил в Харькове. Гурьев и попросил командира полка разрешить ему навестить родных в селе, что недалеко от города. Тот предоставил Гурьеву краткосрочный отпуск.
Прошли все сроки возвращения Гурьева, если даже сделать скидку на трудности с транспортом, а его все нет и нет. Не знали уж что и предположить, ведь на войне все может быть. Вернулся он с опозданием на два месяца, ни больше, ни меньше. За такое при самом добром расположении следовал трибунал, но когда Гурьев поведал о своих мытарствах...
Из Харькова Гурьев добрался вполне благополучно до Брянска, а оттуда нацелился на Сещу, где стоял тогда наш полк. Да, забыл сказать, что происходило это, когда Гурьев уже не домой, а обратно в часть ехал.
Так вот, дернул его черт зайти в Брянске в столовую. Предъявил продаттестат как положено, а обед оказался таким, что в рот невозможно взять. Гурьев начал возмущаться да и бухнул в сердцах во всеуслышание:
– Так меня только немцы кормили!
Народ в столовой оказался бдительный ("Раз сам заявляет, что его немцы кормили, то, без сомнений, и есть он немецкий шпион!"), взяли Гурьева под белы руки и отвели куда следует. Допросили, но, слава богу, сразу не расстреляли, а отправили в лагерь для спецпроверки.