Выход силой
Шрифт:
— Молодцом, Гладиатор! — похвалил командир. — Плюнь на брехню, будто на вещах убитых лежит проклятье. Я свои первые трофеи сорок с лишком лет назад взял, а поди ж ты, жив-живехонек.
— Ну, поигрались, и будет… — Меченый вышел наружу, кивнул оставшимся в живых подчиненным, уже завладевшим пулеметами блокпоста, и вынул из кармана свисток на длинной цепочке.
А несколько минут спустя после его, видимо условного — три коротких и два длинных, — свиста перед блокпостом уже было не протолкнуться. И поток вооруженных до зубов людей долго не иссякал…
Второй, более слабый, блокпост, находившийся перед самым
На глазах у Игоря двое наемников, уже успевших где-то хватить спиртного или наркоты, с хохотом протащили полуголую женщину, вопившую во все горло. Она тщетно пыталась прикрыть срам разорванным подолом ночной рубашки. Время налета было выбрано удачно, и большинство жителей, если только они не принадлежали к армии «ночных работников», мирно почивали в своих постелях. Еще один победитель волок мешок, набитый чем-то угловатым, зыркая но сторонам, будто голодный волк.
Но большая часть «солдат удачи» сумела сохранить подобие дисциплины и теперь ускоренным маршем продвигалась к «чистой» окраине Черкизона, где, насколько было известно Игорю, в не так давно отрытом и обустроенном «квартале» располагались президентский дворец и правительственные учреждения.
Тюрьма, в которой ему довелось побывать, кстати, входила в некий санитарный кордон — административно-жилой пояс, отделяющий «гнездо власти» от остального Города Греха. Вообще же этот привилегированный анклав как бы уравновешивал трущобы, включавшие в себя и «веселый квартал», и Ристалище, и множество прочих злачных мест. Однако праведников было слишком мало, чтобы это равновесие могло сохраняться и далее.
Игорь старался не отставать от Меченого.
— Сто раз говорил, тщательнее надо контингент подбирать, вдумчивее… — Меченый запыхался, по не сбавлял ритм — старый боевой конь был в своей привычной стихии. — Только кто нас, стариков, слушает? Эти вот, — указал он большим пальцем руки, затянутой в кожаную перчатку без пальцев, через плечо, — еще выстрела не сделали, а мародерствуют вовсю. Помяни мое слово, парень, когда все закончится, нам с тобой, если повезет в живых остаться, еще придется это дерьмо вычищать, да к стенке ставить. На страх остальным.
— А мы-то чем лучше? — Князев чувствовал, что окровавленные деньги обжигают ему кожу через ткань.
— Мы? — Старый наемник взглянул на него, как на несмышленого ребенка, сморозившего откровенную глупость. — Мы у врага берем. У того, кто, если бы тебя или меня грохнул, точно так же поступил бы. Баш на баш, так сказать. Мирных поселян только подонки грабят. А уж насильников я бы, Гладиатор, своими руками кастрировал. Тупым штыком, да под корень. Я таких… — он скрипнула зубами, — с Чечни ненавижу. Были у нас сучата такие… Насиловать, конечно, не насиловали — местные бабы — они такие, что лучше когтями горло себе раздерут, чем без согласия отдадутся, но уши резали.
— Как это? — не понял Игорь.
— Да вот так. — Меченый на ходу приложился к фляге, молча предложил молодому товарищу, но тот отказался — пахнуло такой сивухой, что нос, как говорится, набок завернуло. — Ухо оно что? Хрящ, да кожа. На солнышке подсушить — как лепесток цветочный становится. Вот
— Знаю. — Игорь действительно читал полкниги про Зверобоя, а оставшуюся половину ему брат Антон пересказал своими словами. — Это такие дикари были. В Америке.
— Дикари… — Меченый вздохнул и еще раз отхлебнул из фляги. — Это вы дикари. Те, кто тут родился и света белого не видел.
— Я до Катастрофы родился.
— Да? Значит, я совсем стар стал, все вы для меня, сопляки, на одно лицо. Так вот, — спохватился он, — беда в том, что уши-то они, паразиты, не только у матерых душар резали. Когда ссохнется, — он тронул мочку уха, — и не отличишь мужское или женское… Или детское.
— И у детей? — ужаснулся Игорь.
— За детей не скажу, но слухи ходили. Словом: чем больше, тем, якобы, доблести больше. И в Россию, главное, правдами-неправдами перли. Наркоту на Гранине отбирали, оружие… Шмотье, бывало… А кто спичечные коробки перетряхивать будет?
Меченый помолчал.
— И что самое гадское, — голос его сел, — уши эти, бывало, самые что ни на есть блатные выменивали. Те, что по каптеркам да ленкомнатам штаны просиживали, а на боевые — ни ногой. А по коробкам выходило — супермены настоящие. Куда там Рэмбо всяким.
— А кто это — рембо?
— Эх, сопливые вы… Долго объяснять, Гладиатор.
— Меня Игорем зовут, — признался парень.
Очень уж его взволновал рассказ старого солдата, быть может, ровесника самого Бати. Или даже соратника.
— Игорем, значит? — Меченый хмыкнул. — Хорошее имя… Дружбана у меня так звали. С самого детсада корешились, не разлей вода были. А после школы разошлись пути-дорожки. Ты, поди, и не знаешь, что такое детский сад, а?
— Конечно знаю, — с обидой ответил Игорь.
Еще бы он не знал, что такое «детский сад»! Всем известно, что это такой парк, по которому нянечки и бабушки за ручку водят малышей. Водили… Он отлично помнил, как добрая пожилая женщина, лицо которой все больше и больше стиралось с годами, водила там его, Игоря. Помнил восхитительный вкус лакомства под названием «замороженное», блестящий шарик, все рвавшийся и рвавшийся из детской ручонки и один раз все-таки отпущенный на свободу из жалости… А рядом все время был Антошка.
— Совсем молодей, — в своей манере страшновато ухмыльнулся Меченый. — Только не жди, что я тут тебе тоже представлюсь-расшаркаюсь. Не дождешься.
Из проулка ударили первые выстрелы.
Наемникам с минимальными потерями удалось преодолеть первые рубежи обороны, спешно организованные застигнутыми врасплох бойцами президентской охраны. Но буквально в двух шагах от пели они натолкнулись на столь ожесточенное сопротивление, что насту нагельный порыв выдохся сам собой. Нападавшие заботились только о собственной шкуре и карманах, поэтому рисковать жизнью им хотелось меньше всего. Пришлось самим перейти к обороне, поскольку взять с налету твердыню, расположенную в самом сердце Черкизона, они даже не стали пытаться. И без того эта попытка стоила наемникам потери добрых двух десятков бойцов, скошенных в упор кинжальным огнем трех пулеметов, бивших из заложенных почти до верху всяким барахлом окон «белого дома». Окна в подземном городе, вообще, играли больше декоративную роль, а уж если напихать в них обломки мебели и прочего барахла — очень легко становились бойницами и амбразурами.