Выход силой

Ерпылев Андрей Юрьевич

— Крепкий сон, — хохотнул караульный, светя прямо Князеву в лицо. — Чистая совесть.

— Убери фару, начальник, — проворчал снизу Ельцин. — Дай поспать.

— А ну, заткнулся, диссидент! — огрызнулся караульный, но фонарик все же притушил. — На выход, шестьсот тридцать девятый. С вещами.

Через десять минут Игорь со скованными наручниками руками уже трясся на дощатом помосте мотодрезины. Справа и слева от него сидели двое караульных с автоматами. Мотодрезина шустро неслась по скудно освещенным туннелям мимо провожающих их десятками бледных

лиц станций.

В неизвестность…

Вот уж кого не чаял Игорь встретить еще раз, так это товарища Пинскера. По носившимся среди заключенных слухам, красные не слишком жаловали проштрафившихся соратников. Князеву даже показывали опустившегося вконец доходягу, занимавшего когда-то весьма высокую должность в партийной иерархии, но не сумевшего удержать планку. Поэтому мстительное воображение не раз рисовало ему «вождя», тюкающего кайлом в стену или даже валяющегося в тупиковом ходу с дыркой в затылке, брошенного на поживу крысам и прочим мелким тварям-падальщикам. Но вот живого, здорового и процветающего — никак.

А выглядел товарищ Пинскер, в общем, неплохо. Немного осунулся, в смоляных кудрях добавилось седины, шикарную комиссарскую кожанку заменил какой-то невразумительный пиджачок… Но в целом это был прежний Пинскер — вертлявый, напористый, болтливый.

И подозрительно радушный.

Чаем вот угостил.

— Пейте, пейте чаек, товарищ Гладиатор, пейте… Хотите еще?

Игорь допил остро пахнущий грибами темный горячий напиток и отставил кружку: после голодухи в подземелье чай с печеньем казался даром богов. Он даже хотел собрать со стола крошки, но постеснялся.

— Спасибо, — после некоторой внутренней борьбы отказался Князев. — Я сыт. У вас ко мне какое-то дело?

Странно, но, прежде чем ввести заключенного номер шестьсот тридцать девять в хорошо освещенную комнату и усадить на не привинченный (!) к полу стул, с него сняли наручники. Запястья, стянутые стальными обручами несколько часов подряд — караульный, сволочь, защелкнул браслеты от души, — все еще пыли, но тысячи иголок, немилосердно коловших пальцы, уже исчезли. Прихлебывая обжигающий напиток, Игорь представлял себе, как он допьет чай и одним движением свернет идейному борцу с буржуазией его цыплячью шейку. И удерживало его от этого шага только банальное любопытство: ведь не стали бы его тащить по пустякам через всю Красную ветку. Да еще выделив для этого мотодрезину, несколько литров остродефицитного топлива да двух вертухаев с автоматами. Что же стряслось?

— Великолепный чаек, знаете ли, — разливался соловьем Пинскер, не сводя с собеседника настороженных глаз. — Свеженький — только вчера с ВДНХ привезли! Там — лучший чай во всем метро делают, вы в курсе? Почти как тот, со слоном, до катастрофы…

Игорю его щебет ни о чем не не говорил, и он просто пропускал слова Пинскера мимо ушей, изредка кивая и ожидая продолжения.

И дождался.

— Неважно выглядите, — погрустнел «вождь», рассеянно водя пальцем по пластиковой, исцарапанной и треснутой во многих местах столешнице: роскошью

обстановка камеры не блистала. — Тяжелая работа? Сложные условия содержания?

— Терпимые. — К откровенности Князев не был склонен. — Зато вы — молодцом.

— Вы заметили? Вообще-то пришлось пережить кое-какие неприятности…

«Знал бы ты, что такое неприятности, — подумал зэк, усилием воли сдерживаясь, чтобы не выпалить это в холеное лицо функционера. — Настоящие неприятности…»

— Понизили в должности, лишили кое-каких благ… Недоброжелателей у меня всегда хватало. Хотели даже под суд отдать… Но я жилистый, сдюжил.

— Не сомневаюсь, — обронил Игорь.

— Но сейчас это неважно, — махнул рукой Пинскер, едва не сбив на пол стакан. — Я пригласил вас не для бесед о здоровье.

«Пригласил?» — Молодой человек под столом потер глубокие синие борозды на запястьях.

— Слушай, — заговорщически наклонился собеседник через стол, внезапно перейдя на ты и приблизив свое лицо к лицу Игоря так, что на него пахнуло грибным одеколоном. — Когда нас с тобой арестовали, то при обыске обнаружили кучу денег. Доллары, евро… Откуда все это? Я, право, опешил, когда у меня из карманов пачки купюр начали выуживать.

Старшина явственно видел перед собой плохо выбритую шею и пульсирующую ямку на ней. Сюда прямым пальцем и — аут…

— А вы что — ничего не помните?

— Не помню, представь себе! — развел руками «вождь». — Меня так и этак пытали, но что можно узнать, если я не помню?

«Пытали тебя… Что ты знаешь о пытках?..»

— Да так, нашли по дороге одно место… — уклончиво ответил Князев, лихорадочно прикидывая варианты: стоит ему признавать все или нет?

— И много там такого? — Глаза Пинскера за стеклами круглых очков жадно сверкнули.

— На десять жизней хватит… Нам обоим. Если на Черкизоне обменять на что-то стоящее…

— Серьезно? А показать сможешь? — Собеседник уже совал под нос Игорю пестрый лист бумаги — план города. — Ты не бойся: тут чисто все, прослушки нет!

— Не-ет, — развел руками Игорь. — Откуда же мне в карте города разбираться? Вот карту метро мне покажите, что угодно найду!

— А на местности мог бы показать?

— На местности? Наверху, то есть? — Сердце екнуло. — Наверху — пожалуйста. Только это… Опасно там.

— Цену набиваешь? — подозрительно прищурился Пинскер. — Не бойся — не обижу. Возьмешь себе, сколько надо, и — свободен. Понимаешь? Свобода! Или обратно в туннель хочешь вернуться? Я и это могу устроить легко.

«Ничего ты не устроишь», — подумал Игорь.

Что же раньше не появлялся, родненький? Где был? По застенкам шатался, только реабилитировали? Или сидел тише воды ниже травы, обдумывал, ждал? Или просто раньше терпимо у тебя было с довольствием, а сейчас настолько приперло, что ты решился на такую вот авантюру? Почему-то Игорю казалось, что Пинскер затеял всю историю на свой страх и риск, не поставив в курс партийное руководство. А значит, баланс сил выравнивается…