Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
Хотя бы тем, что ты носишь фамилию Мелёшин! Ты — сын своего отца, который в любой момент растопчет меня, не задумываясь.
Мэл нахмурил брови:
— Это из-за денег, да? Я дам больше.
Все покупается и продается, — сказал его взгляд. И я тому подтверждение. Новый телефон или хорошая оценка за экзамен — цена гибкой гордости серой крыски.
Меня затрясло.
— Мелёшин, отойди, или я за себя не отвечаю, — процедила, отпихнув его локтем.
— Неужели оскорбил? — сощурился Мэл, не реагируя на тычки. — А телефончик тебя не оскорбляет?
— Сама заработала! Снадобья продавала, конспекты разные…
— Врушечка моя, — протянул Мэл, наклонившись, и его близость обволокла сродни наркотическому мареву. — Не сомневаюсь в твоем коммерческом успехе, разве что в другой ипостаси.
"Его" врушечка! — обдав жаром, слова обожгли мои щеки. Будто по шерстке погладили — не удержусь и замурлычу.
Я подалась назад.
— Что хочешь, то и думай. Пусти!
— Боишься?
— Вот еще!
— Хорохоришься, но пропахла страхом.
— Потому что ты угрожаешь!
— И не думал, — с неожиданной мягкостью опроверг Мэл, покачав головой, и я зачарованно уставилась на его губы, впитывая идеальную очерченность линий рта и подбородка.
Черт, где моя ненависть? Срочно её на поверхность!
— Помнишь, после… ну, случая в библиотеке… ты сказал, что не хотел, а я заставила… сделать это, — выдавила, смутившись непонятно почему. — Это правда?
— Нет, — улыбнулся Мэл мимолетно. — Очень хотел. С первого дня, как увидел.
— Не понимаю. Зачем сказал, что не хотел, если хотел? — промямлила я, задыхаясь. Гипотеза о внушении сдулась ветром как хлипкий шалашик. — Потому что такие как я заранее обречены на провал?
— Я этого не говорил.
— В столовой мне послышалось именно так.
— Папена, у тебя удивительная способность изворачивать смысл, как тебе выгодно, — хмыкнул Мелёшин. Это у меня-то?! — Ты услышала, что хотела, хотя я подразумевал другое. Есть те, что годятся для пустого глянца, а есть те, которых хочется… — замолчал он, не договорив.
Получается, кому-то выпала честь красоваться на фасаде его жизни, а кому-то — прятаться в тени? Выходит, Эльза — для парадных променадов, а я подхожу, чтобы жарить котлетки на кухне?
Мэл заметил мое раздражение.
— И про лишние килограммы забудь, — добавил кратко.
И это всё?! Он считает, что для извинения достаточно небрежно брошенной фразы? Хорошо, что вовремя остановился, хотя я почти услышала, как Мэл хотел добавить: "Зато есть за что подержаться".
Обида всколыхнулась с новой силой, и я отвернулась в сторону проема. Там находился очередной спортзал, в котором девчонки играли в командный теннис "двое надвое".
— Не тебе критиковать мою худобу. Не имеешь права. Свою лохудру на весы затаскивай.
— Ревнуешь? — приподнял он бровь.
— Мелёшин, я цивилизованная девушка. Мы с тобой расстались, а после драки кулаками не машут. Так что желаю счастья. С этой или с другой, годящейся для приема и иных глянцевых вещей. Кстати, ты портишь мне жизнь с завидным упорством. Твоя подружка готова проглотить меня целиком.
— Не
— А-а… что ты здесь делаешь? — спросила я, неприятно задетая его молчаливым признанием.
— Отрабатываю сама знаешь что, — хмыкнул Мэл. — Улучшаю внешний вид спортзалов. Зараз перевыполняю три нормы.
И как я могла вообразить, что в эти дни парень горбатился без продыху в оранжереях, рыхля и пропалывая? Его изнеженные ручки привыкли держать руль, а не тяпку и лопату.
Счет сета сравнялся. Теннисистки прыгали, отбивая мячи ракетками, и сопровождали удары яростными вскриками. Мэл оглянулся на игру у сетки:
— Хороши девочки.
Еще бы не хороши: высокие, с сильными и стройными ногами — юбочки плиссе не скрывали достоинства. Как тут не отработать зараз половину долга? Не захочешь, а останешься. Наверняка Мелёшин не вылезает из спортивного крыла и крутится у женских раздевалок. Козел!
Я представила, как через неплотно закрытые двери он разглядывает гимнасток, отправляющихся в душ голышом, и меня подкинуло на месте:
— Вот и зырь на них, а мне надо работать! Ты теперь с Эльзушечкой отираешься по углам. Могу ей рассказать, каким магнитом тебя тянет в спортзал.
— А я как ты, — усмехнулся Мэл. — Одно другому не мешает. Ты же успевала забивать одновременно в двое ворот.
Я собралась сказать, мол, сколько можно переливать из пустого в порожнее, и что Мэл — балбес, но подумала: к чему впустую молоть языком? Все равно нельзя объяснять и оправдываться, а парню недостаточно блеяния вроде: "Это не то, что ты вообразил" или гордого заявления: "Что хочешь, то и думай, но вину за собой не чувствую".
До меня неожиданно дошло, что Мэл не пойдет на попятную. Не нытьем, так катанием он будет добиваться ответа и продолжит изматывать меня всеми возможными способами в институте, на улице, в общежитии.
Это провал. Провал провалов. Как ни крути, а наилучшим выходом станет, если Мэл поверит в существование соперника, созданного в его воображении, и отвернется от меня с отвращением.
— Успевала, — подтвердила я спокойно.
— Вот как? — растерялся Мэл. Он не ожидал признания, приготовившись к новой порции отговорок. — И кто? Не спортсмен, это точно. Хромой? Певун из клуба? Один из Чеманцевых? Или тот, который… с которым…
Мэл не договорил, но я поняла, кого он имел в виду. Того, кто стал первым.
— Ты его не знаешь.
— Ошибаешься, — заверил парень, и в голосе промелькнула угроза. — Я узнаю.
Кто бы сомневался, что Мэл не сможет. У него родня и связи. У него фамилия. У него отец, на столе которого в стопочке "горячих" дел лежит досье на некую Папену Э.К., студентку третьего курса, и любое мое слово или движение в поле зрения Мэла находятся под прицелом пристального внимания его родителя. Мне не дадут спокойно вздохнуть, пока парень неподалеку. Сколько можно? Осточертело жить с оглядкой, боясь разоблачения из-за неосторожного поведения.