Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
В том, что он — Мелёшин? Разве это плохо?
У него фамилия, которой Мэл всегда гордился.
У него сила, которая запросто свернет шею несчастливчику, посмевшему нанести оскорбление.
У него полные карманы висов, и он не имеет понятия, что такое экономия.
Но одна козявка посмела утверждать, что он ничего не значит без фамилии и денег. Ноль без палочки.
Как же ему хотелось сгрести её в охапку и трясти, трясти до тех пор, пока она не осознает, что от жизни нужно хватать как можно больше, если представилась возможность.
Он еще докажет этой козявке, чего стоит сам!
Звонок.
— Ты где? — кричит Мак, прорываясь через музыку и смех. — Дуй к нам!
— На Восточной.
— Где? — спрашивает друг, поначалу не расслышав. — У тебя совсем крыша поехала? Ты на трассе?
— В кармане стою.
— На Восточной по пятницам гоняют самоубийцы! — орет Мак. — Фуры идут сплошняком в город!
То ли Мэлу не знать.
— Говорю, я в кармане. Ты был прав.
— Ты о чем? — спрашивает друг и приказывает кому-то на заднем плане: — Сбавь обороты.
Музыка стихает, голоса становятся тише.
— Когда сказал, что у нее есть другой.
— Ну-у… — тянет растерянно Мак. — Погоди-ка. И не смей бросать трубу!
На заднем фоне слышны смешки, голоса. Отключиться, что ли? И погнать к горизонту на двухсоточке.
— Слушай, Мэл, мне тут опытные люди подсказывают, что когда у тёл… у девушки появляется ухажер, это заметно. Повтори! — требует Мак у кого-то, и женский голос разъясняет.
— Ага. Вот. Тёл… девушка начинает одеваться по-другому, ярко, вызывающе — для хахаля. Красится… Что? — переспрашивает у невидимого консультанта. — Макияж, маникюр, прочий уход за телом, — Мак повторяет подсказку и неожиданно фыркает. — А по ней разве видно?
— А если за висы? — спрашивает равнодушно Мэл. — Когда зажимаешь нос, чтобы не стошнило, потому что нужны деньги.
— Оппа! — выдает друг. — Постой.
В трубке снова раздаются голоса, похихикивания.
— За бабло тем более будет стараться, чтобы выглядеть на сто пятьдесят процентов, — возвращается к прерванному диалогу Мак. — Какой дебил станет вкладывать инвестиции непонятно во что? Извини, Мэл…
— Проехали.
— Из-за висов тёл… девушки готовы перегрызть друг дружке глотки и выпендриваются любыми способами. Ну, и тебе хочется, чтобы за твое же бабло глазу было приятно, и чтобы стоял, так ведь?
Мэл молчит.
— Так что не сходится. Причина в другом. Ты прешь напролом как танк, а с ней нужно по-другому. Слушаешь меня? Алё!
— Слушаю, — отвечает Мэл, раздраженный поучением. Его бесит, что поучение в точку.
— Она же сегодня смотрела на тебя как на сахарную косточку. Я думал, Списуил не выдержит и рванет утешать. А ты опять учудил, зачем-то Эльзу припахал. Решил с ней замутить?
— Сам не понял, зачем, — отвечает Мэл, чувствуя облегчение. — Что еще говорят… опытные люди?
— Сейчас.
На заднем фоне
— А-а, обычная дребедень. В общем, для каждой тёл… девушки важны сюси-пуси. Конфетки, цветочки, в иллюзион под ручку… Что еще? — спрашивает в сторону. — Нежные словечки, подарочки. Уй! — вскрикивает Мак и продолжает: — Еще остринка должна быть, загадочность. Слушай, за пять минут я узнал много нового об отношениях с тёл… девушками. Ну, так едешь к нам? Тут полно скучающих.
— Не жди, — говорит Мэл и отключается.
Закрыл лицо ладонями и потер.
Ее родитель — при должности и с немалыми связями, потому что умеючи переводит дочь из одного ВУЗа в другой. И она — не промах, коли сумела доползти до третьего курса при полном отсутствии способностей. Ее подгоняет цель, ради которой она учится в месте, ненавистном ей, рядом с людьми, которые ей ненавистны — особенно те, кто имеет отношение к Первому Д и дэпам.
Понятно, почему она шарахается от него как от чумы. Потому что узнала, кто его отец.
Раздобыть бы её досье. Закрытое, — сказал нужный человечек, с которым Мэл обычно имеет дела. Логично, что доступ к информации ограничен, если принять во внимание её тайну. Придется подняться на уровень выше: просить деда.
Эва, Эва… Как поверить, если она молчит? Как научиться доверять?
И её хахаля он найдет. Отобьет ему, всё что можно, это точно. Или убьет.
Придя в швабровку, я завалилась на кровать, придя наконец-то в горизонтальное положение. Какое блаженство для спины! Моя жизнь, и без того трудная, усложнилась с получением от спортсмена приглашения на прием.
Зазвонил телефон, и на экране высветилось: "Петя Рябушкин". Легок на помине.
Я неохотно нажала на соединение, не вполне решив, чего ожидаю от звонка: чтобы парень потребовал билет обратно или чтобы покаялся в толстокожести.
— Алё.
— Это я. Привет! — сказал Петя и прокхыкался. — Ты как?
— Никак. Сижу, жду, когда позвонишь, — подняла я ногу и поводила пальцами, описав в воздухе круг.
— Ой, Эва, извини! — подкинулся спортсмен. — Совсем не подумал. Вернее, подумал, что ты злишься. Или не злишься?
— Петя, от злости преждевременно появляются морщины. Кроме того, ты мой парень. Разве можно на тебя сердиться? — выдала я шаблонную заготовку и зевнула. Не похоже, что чемпион хочет забрать билет обратно, иначе не замедлил бы сообщить.
— Правда? — воскликнул обрадовано Петя. — Извини за нахрапистость, когда затягивал тебя в гости. Просто мама волнуется, переживает. Я ей так и сказал: "Все будет отлично". Верно, Эва?
— Верно, — согласилась я сухо.
Его мама переживает. А я на твердокаменную статую, что ли, похожа? Или мои переживания не в счет? — снова разобиделась, но вслух выражать обиду не стала. Чего доброго, общение затянется на час. Кстати, собирается Петя извиняться за поведение в столовой или нет?