Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
— Она самая, — Мэл привстал и, стянув майку, отшвырнул в сторону. — Не передумала, Эва? — приблизился и навис надо мной.
Я замотала головой и облизнула пересохшие губы.
— Не буду отговаривать, потому что не хочу, — сказал хрипло Мэл. — И здесь нет дяди, который подслушивает под дверью.
— Э-это радует, — потянулась я и откинулась обратно, не решаясь прикоснуться к нему.
— Сними её, — потребовал Мелёшин, заставив меня приподняться, и стянул рывком футболку. Я думала, у меня голова отлетит, так свирепо сорвал.
Смущаясь, закрылась руками.
— Эва… такую
— Н-нет. Если бы… боялась… то не стала бы…
Мэл ещё не прикоснулся ко мне, а меня уже затрясло под его взглядом как в горячечной лихорадке. Провела робко по его груди, и последнее, что запомнила — шальной взгляд, судорожно развязывающиеся завязки на штанах и тяжесть навалившегося тела.
Мне хватило, наверное, трех секунд, прежде чем нахлынула жаркая волна, заставив мелко содрогнуться. Мелёшин догнал меня мгновением позже. Он вздрогнул пару раз, замер, а затем скатился с дивана, усевшись на пол. Неужели ему не понравилось? Правда, я сама не поняла толком из-за стремительности событий.
На левой лопатке Мэла красовалась сложная татуировка: распростертые ангельские крылья, скрученные в жгут у основания. Каждое перо тщательно прорисовано, как у каменных крылатых, охраняющих дорогу к институту. Посередине татуировки шли сверху вниз пять поблескивающих шариков, наполовину вшитых под кожу. Я дотронулась до прохладного металла, и Мелёшин вздрогнул, но не отстранился.
— Это твой дефенсор?
— Да, — отозвался он коротко и, поставив локоть на колено, принялся грызть ноготь, так и не обернувшись. Наверное, не хотел смотреть на меня — сплошное разочарование под боком.
Дорогое это удовольствие — вживляемые дефенсоры. В отличие от внутренних дефенсоров их использование разрешалось кодексом о преступлениях и считалось писком моды. Вживляемый дефенсор не потеряешь и не забудешь, а в случае необходимости его можно легко извлечь в амбулаторных условиях.
Меня кольнуло сожаление. Значит, кольцо на пальце Мэла не было дефенсором.
— Можно в душ? — спросила неуверенно. Он пожал плечами, мол, иди, кабинка пустует. Завернувшись в простыню, я подобрала разбросанные вещички и пошла в ванную, потому что боялась оставаться в гнетущей тишине, рядом с непонятным сердитым молчанием Мэла. Казалось, еще секунда, и из него хлынет поток недовольства.
Мое бегство было надуманным и бессмысленным. Не далее как вчера вымылась с ног до головы и опять ринулась в душ. Мелёшин решит, что я брезгливая чистоплюйка, побежавшая смывать следы отбушевавшей страсти, едва та успела закончиться.
Стоя под тонизирующими струями, я вдруг осознала, что мы с Мэлом только что стали близки, но восторг от физической близости почему-то получился размытым смазанным пятном. Я ожидала большего. Так бывает, когда пытаешься писать тупым или обломанным пером: хочется получить яркую и чистую как песня линию, а вместо этого царапается бумага, и остается жирный короткий след.
В общем, — призналась себе, — произошедшее на диване показалось до обидного малым и скоротечным. Неужели во мне живет сладострастная безудержная нимфоманка?
Вспомнив, что от частого мытья недолго стереть кожу, я выключила душ.
Я выглянула из двери. Диван оказался собранным, а Мелёшин при параде, в рубашке и брюках, гремел чем-то в кухонной зоне. Запахло аппетитно, и меня заурчал желудок.
— Эва, издалека слышно, что ты голодна, — крикнул Мэл. — Иди сюда.
Прошлепав босыми ногами в обеденную зону, я разглядела ее в полной мере. С двух сторон шли параллельно столы, разделенные проходом, а над ними нависали шкафчики. Богатство орудий механизации кухонного труда свидетельствовало о том, что Мелёшин любил на досуге кошеварить, и в подтверждение его кулинарных талантов на большой тарелке-лепешке дымился восхитительный сырный омлет с колбасной прослойкой.
Мэл сидел с дальнего конца стола и потягивал из кружки, наблюдая за мной. Я не могла разглядеть его, потому что он как-то неудобно пил, закрыв кружкой лицо.
— Ого! — сглотнула слюну. — Не знала, что ты умеешь готовить.
— Я и не умею. Могу разогревать, — ответил Мэл. Понятно, решил держать дистанцию. Думает, крыска сама догадается, что пора отчаливать и не липнуть. — Загляни в холодильник у тебя за спиной. Может, найдешь что-нибудь интересное.
— Ладно, — согласилась я с предложением. Сделаем вид, что нам абсолютно по барабану, и мы не убиваемся по пустякам из-за холостого выстрела.
Открыв высокий двухстворчатый шкаф, я остолбенела, разглядывая полки, набитые коробочками, баночками, контейнерами, фруктами и овощами. Сбоку стояли две бутылки молока — неужели Мэл его пьет? Выглянув из-за дверцы, я посмотрела на него. Мелёшин прихлебывал из кружки, а его глаза следили за мной. Наверное, засекал, что возьму и съем.
Захлопнув холодильник, я подошла к омлету и понюхала аппетитность.
— Чем разрезать?
— Ножи рядом.
И верно, под моим носом стоял деревянный брусок, из которого торчали десятка два рукояток. Первая вытянутая оказалась частью мясницкого тесака. Пока я удивленно взирала на свое отражение в полированной металлической глади, мою руку обхватили, и Мелёшин помог вложить топор обратно в паз.
— Так и знал, что вытянешь что-нибудь не то, — пожурил и выудил небольшой ножичек. — Хотя тебе и маленький опасно доверять. Все пальцы искромсаешь. Шкафы не мешают?
Не успела я понять, мешают они или нет, как Мэл дернул ручку одного шкафчика, и вся баррикада взмыла поверх его головы. Оказывается, шкафы висели в воздухе и перемещались вверх или вниз, когда требовалось.
— Как так? — изумилась я волшебству.
— Обман зрения, — пояснил Мелёшин, стоя позади меня. — Направляющие изготовлены из материала, который пропускает свет, не отражая и не преломляя. Эффект невидимости.
— Сильно придумано.
Потянувшись за ножом, я не удержалась от того, чтобы погладить сжимавшую руку с проступившим рисунком вен. Пальцы Мэла еще крепче обхватили рукоятку, а сам он замер и молчал. От него пахло знакомой туалетной водой, как в тот день, когда я впервые увидела Мелёшина входящим в холл института.