Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
Заочно наделив златокудрую девицу уголовным званием, я не услышала, как Мэл что-то спросил.
— Что?
— Кто такой Радик?
Я выхватила записку из его рук:
— Тебе не разрешали читать чужие письма!
— Так оно под ногами валялось, чуть ногой не наступил, — объяснил Мелёшин. — Ты, Папена, вчера меня обвиняла, а на себя не посмотрела.
— На что это я не посмотрела? — вскинулась на упрек.
— На разных Олегов, Радиков, Капитосов, певучих артистов… — начал он перечислять. Ни в какую не хотел Тёму называть по имени.
— Радик вообще мне как родня, — сказала я с пафосом. —
— На малышей перешла?
— Сдурел? — для усиления эффекта я покрутила у виска.
— Ладно-ладно, — ответил шутливо Мэл, выставляя руки и защищаясь от моих наскоков. — Признаю, что виноват и болтаю много лишнего.
— Будешь помогать, или мне просить кого-нибудь другого?
— Слушай, Папена, кое-что предложу, но ты ведь откажешься.
— Конечно, — заявила я с апломбом. — От твоих предложений нужно отказываться, не начав выслушивать.
Мелёшин рассмеялся.
— Дверь крепкая. Могу выломать по петлям, но замок в любом случае пострадает. Могу выламывать по замку, но с той стороны металлическая пластина приличных размеров. Половина двери уйдет в щепки. — Увидел испуг в моих глазах и добавил: — Я мог бы попробовать сначала растопить, а потом вытянуть эту гадость traheri [19] , но боюсь угробить механизм замка. Не знаю, что в него залили, и буду греть наобум, а вдруг там есть низкоплавкие элементы? Так что оптимальный вариант — заночевать где-нибудь, а завтра с утреца будить своего мастера и тащить сюда за шкирку.
19
traheri, трахери (пер. с новолат.) — притяжение
— Спасибо, конечно, но я и без тебя догадалась, только спать негде. Замок портить жалко, но придется.
— Переночуй у меня, — предложил Мэл.
— Спасибо, — сказала я, а потом сообразила, о чем речь. — То есть как у тебя? Нет-нет-нет, ни за какие коврижки!
Сумасшедшее предложение! Мне хватило денька в обществе его родни, теперь осталось сказать "здрасте" папеньке и маменьке, заявившись в Мелёшинский особняк на ночь глядя. Почему-то в голову пришло, что Мэл должен жить в особняке или в замке с фонтаном, парком и скульптурами. Его родители вряд ли обрадуются появлению на пороге сыночка с девкой непонятного происхождения. Туда допускают только породистых девиц в вечерних платьях.
— Да не съем тебя, — отозвался небрежно Мелёшин.
— Зато родственники сожрут и не подавятся.
Ни за что! Не предложение, а сплошной самоубийственный абсурд.
— Я живу один, — пояснил Мэл.
— Нет и еще раз нет, — подтвердила я первоначальное решение.
— Как хочешь, — пожал он плечами. — Переночевала бы в уголочке и потопала себе на здоровье утром домой. Я обычно сплю до обеда, так что выйдешь, дверь захлопнешь и поедешь, куда хотела.
При его словах я вдруг почувствовала, что мои бедные ножки жутко устали, что спину ломит, а мышцы ноют, что день выдался длинный и богатый на потрясения, и что неплохо бы прикорнуть в горизонтальном положении и приложить утомленную голову на мягкую подушку. Ой, как хочется, сил нет! Но поддаваться соблазну нельзя, все предложения Мелёшина выходили для меня
— С радостью, но не могу.
— Ладно, — взглянул Мэл на часы. — Уже одиннадцатый час. Бывай.
Неужели он сейчас уйдет и бросит меня здесь? И уговаривать не будет? Он пошутил, — убеждала себя. Мелёшин отдал фонарик, помыл руки в раковине, отряхнул брюки и пошел к выходу из коридорчика.
К выходу! А я останусь одна в вымершей зоне исчезнувших соседей.
— Мэл!
— Ну? — обернулся он на выходе.
— А там твоего дяди и кузена не будет?
— Не будет.
— А этих всяких…
— Не роятся, — пояснил терпеливо.
— Я тебя не стесню?
Он хмыкнул.
— Нет, Папена, не стеснишь.
— Мне много места не надо. Где-нибудь в сторонке посплю.
— В чуланчике будешь?
— Хоть где, — согласилась я горячо, а потом поняла, что он опять смеется надо мной. Ну и пусть. — Новый долг не навесишь?
— Устал уже твои долги собирать. Поехали?
Ломик я взяла с собой, побоявшись оставить на ночь в общаге, и Мэл положил его в багажник небольшого автомобиля, одиноко скучавшего у ворот института. Туда же поставил и мою сумку. Машинка оказалась небольшой, аккуратненькой, словно была рассчитана для поездок по городу за покупками.
— Погоди, сначала прогрею, — завел он двигатель.
— Чья? — кивнула я на приборную панель, устраиваясь на переднем сиденье и прикрепляясь ремнем. Теперь можно не ломаться и не кочевряжиться. Теперь мы друзья-приятели: никаких поцелуйчиков в руку и многозначительных взглядов в зеркало заднего вида. А жаль.
— Севолод дал, — сказал Мелёшин, пристегиваясь.
— Да ну? С чего бы? А почему не новая?
— Отец пока не знает. Поскольку дядя косвенно виноват в том, что случилось с "Мастодонтом", пусть компенсирует моральные издержки. Он, кстати, не особо сопротивлялся, — сказал Мэл, вывернув на дорогу.
На этот раз он поехал дорогой, по которой возил в кафе. Марку автомобиля я не стала спрашивать. Не успеешь запомнить, как машину тут же увечат — нездоровая тенденция. Оглядев уютный салон, отметила низкую посадку по сравнению со злосчастным танком.
На нашей окраине жизнь остановилась, готовясь ко сну, а в приближении к центру города появились вереницы машин, засияли призывно витрины, и прибавилось народу на улицах. Неужели столица не спит?
Интересно, где живет Мэл? Если он соврал про личное жилье, врежу ему сумкой и потопаю пешком до института. Батюшки! — осознала вдруг. Мы едем к Мелёшину! К тому самому, с которым мы… который меня… Я начала мять пальцы и искоса взглянула на него. За время отъезда от института Мэл и слова не сказал, уделив внимание дороге.
— Мелёшин, твоя помощь бескорыстна? — снова пристала к нему.
— Бескорыстна, — подтвердил он, взглянув в боковое зеркало и переключив скорость.
— То есть… мы ведь приятели?
— Приятели. Кто же еще?
— Ну, ладно.
Я уставилась в окно. Неисповедимы наши пути. Этим вечером меня чуть не придушил почетный член двух десятков научных обществ, а теперь еду в машине — подумать только! — домой к Мэлу.
— А ты случайно не на "Кленовом листе" живешь? — вдруг пришло в голову. Не переживу, если он соседствует со своим дядюшкой.