Выход
Шрифт:
Помимо прочего, на практике случались и обратные ситуации – не из приятных. Например, когда ты отмечаешь на себе вожделеющий взгляд покупателя, коему ты не по карману – считай, то же самое, что на расстоянии встретиться глазами с нищим. (Ты бы рад его не видеть, а вот для него, с этого самого момента, твоя персона превращается в средоточие надежды, и потому он окрылено ковыляет в твою сторону, не отрывая взгляда, будто под гипнозом (и ничто не остановит его порыв!), а ты тем временем упорно продолжаешь делать вид, что не замечаешь его потуг, и до последнего надеешься избежать неловкой сцены (как глупо!), – потому что, как ни посмотри, ничего ты ему не дашь.)
Были и те, кто с едва ли полными корзинами, но с задранным выше уровня ценников на самой высокой полке носом шагал сразу к кассе, не удостоив никого из нас хоть маломальским вниманием. Но
Особливо же многие из нас – тех, кого успели растревожить страшилками, слушая которые не поймешь: серьезно это преподносится или в шутку, – опасались определенного типа человеческого гуманоида с одной ярко выраженной чертой – неумением вскрывать запечатанный пакетик. Вместо того чтобы наметить, как полагается приличиями, будущий разрыв по прорисованной штриховой линии, провести по нею пальцем, предупреждая свои намерения, и совершить аккуратный, не второпях, и дарующий достойную смерть разрыв (порван, а цел как будто), их глаза в один миг загораются ярким огнем, чтобы оставить после себя одни страдания, боль и развороченное, словно здесь постаралась взрывчатка, нечто.
«Пришел, увидел, порвал» – вот их девиз. Главное – любой ценой нарушить целостность оболочки, преграждающей путь ко внутренностям, которые, будь это что-либо из сыпучего – семечки, сухарики, хлопья, рис, макароны и все в таком же роде – обязательно будут разбросаны в пространстве, свидетельствуя тем самым о наличии склонности к учинению всяческих зверств у обладателя двух верхних хватательных конечностей и десен с оскалом зубов – открывание которыми, по своей сути, еще страшнее: сколько не пытайся их заговорить, бесполезно: жалость это не про них.
Мы-то, понятно, ничего с собой поделать не можем, – но почему законопослушные граждане не держатся от таких небожителей подальше?! Не стоят начеку и не придают значения оставленным после изуверств подсказкам. (Бывает же, когда их ноги, осточертя все вокруг, наконец останавливаются в гостиной, полежать, где придиванный столик сияет лаком, а в миске, что весьма кстати, – свежевыпавшая горка фисташек (и даже разравненная ладонью пустая и смотрящая вверх цельной стороной упаковка не омрачает чувство чистоты); когда их руки удовлетворено поглаживают обивку, созданного, для того чтобы принимать в свои объятия уставшее тело, дивана, а мозг собирается дать ничего не имеющим против коврового ворса ногам команду отбиться от настойчивых ухаживаний; вдруг, когда их глаза обнаруживают за спинкой дивана грубую реальность в образе коленно-локтевой ищейки, и чрез рот спрашивается, что она там делает, а уши доносят, что, мол, фисташка закатилась; и вот, когда причинно-следственная связь установлена, они (полюбуйтесь!) совершенно спокойно усаживаются на диван, не изменяя изначальному плану, вместо того чтобы – бежать! Да, бежать. Не раздумывая, как можно скорее, хоть в окно. Прыгать в него и не тратить время на открывание, – вынося сразу головой вперед. И все это в таком страхе, что информация, на каком этаже ты находишься, вылетает вместе с головой – потому что лучше разбиться насмерть, чем жить с разбитым сердцем, зная, с каким монстром пришлось все это время прожить.)
И вот на фоне тому подобного нагромождения серий сюжетных виньеток наш интеллект бурными темпами наращивал свою гибкость. Мы, как ста пятидесятикилограммовый эталон здорового питания в спортивном костюме, который на всю округу с невинным лицом втягивает в себя через трубочку сок из емкости в ноль запятая два литра (и тем самым провоцирует даже самый вежливый люд на «Заткнись ты уже!»), поглощали каждое оброненное людьми слово, что резонирует при падении разнообразием обсуждаемых тем (можно было подумать, что для человека не представляется возможным делать хоть что-либо, попутно не заняв собственный язык работой).
Мы построили целую подпольную сеть из соглядатаев и ежесекундно прослушивали людей, собирали информацию, чтобы… чтобы… Ну да, мы маялись дурью. А что еще делать, когда у тебя нет возможности хоть чуточку пошевелиться?! Только смотреть и вникать, кто с кем спит, у кого какие планы на жизнь и что будет сегодня на ужин. И расстояние в данном случае не влияло на скорость распространения сводки новостей. Если в мясном отделе в последний момент вместо дорогих сосисок предпочтут что подешевле, то не пройдет и минуты, чтобы нищеброд не стал достоянием публики. Первые очевидцы разжуют случившееся для овощного отдела, тот
Хоть мне и досталось вип-ложа – место в первом ряду богатого на ассортимент отдела, – gps-навигатору на протяжении сорока дней так и не суждено было похвастаться значительными изменениями в данных моего местоположения (именно столько я простояла на несменном посту, снедаемая непереносимым голодом по человеку). Но попытки нарушить статистическое равновесие все же предпринимались, – правда, обе были сорваны в последний момент. В первом случае это произошло, когда инерция руки, движимой в мою сторону, была прервана удивленным возгласом из-за спины ее владельца, в конечном счете послужившим отправной точкой для воссоединения двух старых однокашников, после чего я была напрочь забыта, а они так и укатили, дружно и во всеуслышание вспоминая о поросших былью временах юности. Во втором уже ничто не смогло помешать инерции достичь своей цели, и таким образом я почувствовала на своем горлышке прикосновение грубой, с изрядной долей влажности, руки, которая сперва меня облапала, а потом погрузила в небольшую корзинку, рядом с неживыми – все равно что безупаковочными или поврежденными – овощами и фруктами, сыром и двумя багетами; и только я успела втиснуться в их компанию, как обладательница ухоженных и миниатюрных пальчиков, входившая в свиту мужчины с потными ладошками, в противовес всему изменила планы, бросив в воздух: да ну ее, давай лучше сок возьмем, по акции, – и я не была обязана проделать путь из корзины на прилавок в обратном порядке, чтобы оттуда, к высмеиванию побуждая любого, зреть на мир юмореской наружу.
Знаете, не так-то просто сохранить веру в себя после пережитого, даже имея под боком постоянную – за счет своей взаимозаменяемости на единомышленников – группу моральной и психологической поддержки. Ибо ее членам было невдомек, что жалость это последнее, чего я хотела. Особенно же больно было видеть, как уже катапультировавшая бутылка посылает в твою сторону утешительные слова, с напутствием не отчаиваться. Пусть и чувствовалось, что это искренне, без ехидства, но про себя я в тот момент надеялась, что и она окажется в моей оболочке: что рука возьмет да и поставит ее, откуда взяла. Потому что своим участием они лишь сильнее забивали гвоздь в крышку гроба моей самоокупаемости. В их глазах я ощущала себя неполноценной, презренной. Словно я стала жертвой шутника, затащившего меня под нож с целью превратить в колу на один глоток: сверху горлышко, снизу – дно, а между ними, на месте соединения, только ужасный бугристый след от расплавленного пластика, на который они все с омерзением поглядывают, догадываясь, откуда он у меня. Словно всем пространством завладело дрожжевое тесто, что обволакивает отовсюду и сковывает даже самый ход мыслей, – в силу чего противно становится всем – и тебе, и окружающим. И в этом заключена вся суть досады: ладно бы, если только тебе неловко было пребывать в такого рода состоянии, но ты каким-то образом чувствуешь ответственность за происходящее на одной себе – точно все вокруг пытается сказать: одним лишь своим существованием ты всем мешаешь.
Но что самое отвратительное – жалевших меня неподдельно я ненавидела гораздо больше тех, кто презирал. Мой дух был до того надломлен, что я не просто не оспаривала их мнения о себе, что, дескать, они ошибаются на мой счет, но даже не старалась. В поруку тому ход моих мыслей приобрел следующий оборот: «Вы считаете меня пустым местом? Хорошо. В таком случае я стану пустым местом».
Уверена, окажись в моей биографии и третья неудача, я бы не выдержала и совсем размокла от обиды. А для соседей окончательно превратилась в списанный материал, пристанище коему бесславная когорта нерукопожатых – товарам стыдно с ними общаться, а у людей рука не поднимается их брать.
Но все же и я познала день икс, поворотный момент в жизни, что под другим углом, одной восьмой оборота в сторону, обещал обернуться поставленным на ней крестом и равно в карму плюсом, но кто ж знал, что таинственный мистер проходил третье измерение вдоль и поперек и решит озадачить меня лежанием пластом на невидимой плоскости; и теперь я в минусе, без ответа относительно дальнейшей судьбы, дознаться коей придется постараться чрез разрушение несущей опоры (его поднять, так он еще столбом позорным станет!), а там падение, рисование всевозможных пируэтов и символов (мыслимо ли расшифровать?), и ожидание, ожидание…