Выходное пособие

Ма Лин

Боб кладет мясистую руку мне на лоб, который я весь вечер грела пакетами HotHands.

— Да, тепловатый, — замечает он. — Ты говорила об этом Рейчел?

— Да, упоминала. Но дело не только в этом. Головокружение. Боль в спине. И я в уме подсчитываю жертвы — после того, что случилось с Джанель, Эшли и Эваном. Стресс меня доконает.

— И что же тебе нужно? — спрашивает он ровным тоном.

— Я бы хотела обсудить, на каких условиях ты согласен меня освободить.

— Это же не тюремная камера, — говорит он равнодушно. — Рейчел водит тебя каждый день на прогулку. Мы тебя кормим, даем

тебе витамины для беременных. Я не понимаю, как твое положение может улучшиться.

— Ты запер меня в крошечном пространстве, — настаиваю я. — Может, ты это и не называешь заключением, но я чувствую себя заключенной. Сложно оставаться здоровой под таким гнетом, особенно когда ты беременна.

Боб ничего не говорит. Его молчание побуждает меня продолжать.

— Я хочу иметь такие же привилегии, как и все остальные, — говорю я. — Я хочу свободно перемещаться по Комплексу.

Он долго-долго смотрит в сторону.

— Кандейс, — наконец говорит он медленно, будто размышляя вслух. — Что ты на самом деле знаешь о Комплексе? Кроме того факта, что я заставил вас жить в нем? Почему, как ты думаешь, я выбрал это место, а не какое-то другое?

— Потому что ты совладелец.

— Правда. Но это не вся история. Это место, — тут он оглядывает сумрачную пустоту, — для меня имеет большое сентиментальное значение. Когда я был младше, я часто сюда ходил.

Я не сразу понимаю, о чем он говорит.

— Так ты вырос здесь? В Нидлинге?

Он кивает.

— Мои родители забрасывали меня сюда, и я часами здесь бродил. Наверное, ребенком я провел здесь больше времени, чем где бы то ни было.

— А как же твой родной дом?

— Мои родители продали его после развода, его снесли и построили на его месте дом престарелых. Ничего не осталось. Но я старался поменьше бывать дома. Родители часто ссорились, поэтому я приходил сюда. Я просто гулял. Когда хотел есть, то ел бесплатные образцы в ресторанном дворике. Когда уставал гулять, играл в игровые автоматы. Меня знали сотрудники. Они дарили мне жетоны.

В таком освещении, в такой близи выражение лица Боба становится более понятным. В нем есть какая-то хрупкость, затаившаяся в серых глазах за тонкими, болезненными веками.

— Так вот что я хочу сказать, — продолжает он, — это место для меня особенное и важное, даже если для вас это всего-навсего торговый комплекс.

— Я не говорила…

— Я знаю, что ты думаешь об этом месте. Ты его не уважаешь. Ты не уважаешь меня. Ты не уважаешь наши правила. Ты и твои друзья. Вы подвергли себя опасности, а значит — подвергли опасности всю группу. И я не могу закрывать на это глаза.

— Мы сделали ошибку, когда пошли в дом Эшли, — признаю я. — Но кроме меня, никого не осталось. А я просто выживаю.

Он смотрит на меня изучающе:

— Откуда я знаю, что ты не убежишь?

Я останавливаюсь и с этого момента выбираю слова очень осторожно.

— Боб, посмотри на меня. Можно ли подумать, что я куда-то собираюсь? Обо мне заботятся, меня кормят, обстирывают. У меня нет никаких причин уходить.

Он опять молча смотрит в сторону.

— Я не знаю, — наконец говорит он.

— Пожалуйста, — прошу я.

22

Я

встала. Поехала утром на работу. Села в челночный автобус и смотрела на пустеющие улицы, на рельсы метро без поездов на Вильямсбургском мосту. Сначала я доехала до Канала, пересела там на другой автобус и добралась до Таймс-сквер. В каждом автобусе было меньше десятка пассажиров в разнообразных масках: черных, леопардовых или с логотипом Supreme. Маски, казалось, исключали всякую возможность беседы. Сидя у окна, я слушала музыку на айфоне, микс из нежно-грустных песен 90-х, который Джонатан прислал мне перед отъездом. Pavement, The Innocence Mission, Smashing Pumpkins. Я прошла по тихим улицам и купила кофе в ларьке на Бродвее.

Меня встретил пустой вестибюль.

Я нажала кнопку и ждала, пока приедет единственный работающий лифт во всем здании. Я пила кофе и машинально высматривала Манни. Его давно не было. Вместо него во всех углах вестибюля поставили дополнительные камеры. Кто-то до сих пор наблюдал.

Лифт, кажется, сегодня утром ехал дольше, но сейчас все словно замедлилось. Город стал работать в другом режиме времени. Автобусы ходили как придется. Раньше я все хозяйственные товары, от батареек до дезодорантов, покупала на Amazon, но теперь доставка занимала не меньше двух недель — не важно, FedEx это, UPS, USPS или DHL. Ближайший открытый продуктовый магазинчик теперь был в двух милях от моего дома. Все закрывалось.

Когда лифт наконец приехал, я зашла в него и нажала кнопку тридцать второго этажа. Двери закрылись, и я начала подниматься. Я сняла кроссовки и надела офисные балетки.

Внезапно лифт вздрогнул, как самолет, попавший в турбулентность. Свет погас. Мои ноги оторвались от пола. Кофе выплеснулся из стаканчика, обжигая мне руку. Я уронила стаканчик на пол.

И тишина. Аварийное освещение заливало все оранжевым светом.

Индикатор показывал, что мы около двадцать шестого этажа. Я выдохнула. Лифт всегда застревал между двадцать шестым и двадцать седьмым этажами. Это давняя проблема. Я выдохнула еще раз. Но он никогда так сильно не накренялся и никогда не стоял так долго. Я чувствовала, как лифт дрожит, будто не зная, что делать.

Я опять нажала кнопку «32». Я нажала кнопки других этажей. Я нажала кнопку открытия дверей. Я нажала кнопку экстренного вызова. В темноте раздались ужасные телефонные гудки. Наконец включился автоответчик.

Вы позвонили в городскую службу Нью-Йорка. В настоящее время все операторы заняты. Пожалуйста, оставьте сообщение с вашим адресом и описанием проблемы. Мы займемся ею при первой же возможности.

— Эй, эй! — закричала я, опасаясь, что меня не услышат. — Я застряла в лифте!

Я сообщила адрес. Сообщила свое имя. Объяснила, что произошло. Зачем-то сказала, что у меня есть деньги. Потом без предупреждения автоответчик отрубил меня на полуслове.

Я посмотрела на недавно установленную камеру наблюдения в углу. Может быть, кто-то, какой-нибудь охранник в Джерси или еще где, наблюдает за лифтом. Я вынула из сумки-шоппера блокнот и написала огромными печатными буквами: Застряла! Лифт сломался. Потом сунула листок прямо к объективу и помахала им.