Выиграю твою жизнь
Шрифт:
Я напрягаюсь, прикладывая все силы, чтобы держать веки открытыми, но они закрываются сами собой. Больше ничего рассмотреть не получается.
Пальцы сползают по колючей щетине. Я не в состоянии продолжать бороться с хворью. Тело обмякает. Сжимаю кулачки и сворачиваюсь клубочком, прижимаясь к груди Шамиля.
— Она не моя, — раздражённо отрезает Шамиль.
Почему-то его ответ ранит меня до слёз. Сама не разберу, отчего я вдруг сделалась такой размазнёй. Видимо, не только физические барьеры пали, но
— Тогда, может, моей станет? — голос мужчины опускается на пару октав. Царапающие, раздражающие слух нотки, от которых не терпится избавиться. — Хорошенькая. В моём вкусе.
Буквально ощущаю, как мускулатура Хозяина каменеет. Если в него врежется автомобиль, то машина сложится гармошкой. В какой-то момент, на долю секунды даже мерещится, что он задерживает дыхание.
— Она ещё совсем ребёнок, — произносит сквозь зубы Шамиль.
Хочется спросить, сутки назад, когда он разглядывал мою задницу, тоже относился ко мне как к дитяти? Или он тогда сдерживался, считая, что между нами пропасть в десяток лет? Неужели я слишком юна, чтобы смотреть на меня как на женщину?
Почти физически ощущаю его взгляд. Именно он не даёт мне окунуться в сон с головой.
— Ребёнок? — переспрашивает незнакомец. — Она меньше всего похожа на ребёнка. Скорее, на порочную эротическую фантазию. Сколько ей?
— Аслан, — имя мужчины в устах Шамиля само по себе звучит как угроза.
И я готова биться об заклад, что Шамиль говорит что-то ещё. Но слова словно расщепляются в пространстве. И я с удивительной ясностью ощущаю, как отключаюсь. Хотя дико желала услышать продолжение их разговора.
Цеплялась за сознание, но оно никак не намеревалось проясняться. Ускользало в темноту. Но уже не такую тяжёлую, вязкую, как топь.
Мне так хотелось побыть немного в этом положении. На руках человека, который проявляет какую-то форму заботы обо мне. Узнать, как мы ехали в автомобиле. Отпустил ли он меня, уложив на заднее сиденье. Или уложил к себе на колени, согревая теплом. Понять, его ли это пальто, в которое он меня укутал, словно в кокон. Но запах чужой одежды дарил такое ощущение спокойствия, что я даже не сомневалась — его.
Возвращение в себя сопровождалось уколом. Мать вашу, в задницу. Болезненным. Противным. Я протестующе пискнула, дёрнулась, потянулась к попе, намереваясь потереть место укола. Кто-то перехватил мою руку, возвращая на подушку. Мокрый ватный тампон, приложенный к ранке, холодит кожу. Кто-то прикрывает мои бёдра тканью, скрывая задницу от посторонних глаз. Или своих.
И лишь после этого мой слух преподнёс мне подарок, и я начала различать звуки.
— Жить будет, — сухо отмечает уже знакомый докторишка, куда больше похожий на серийного маньяка.
Пытаюсь собрать воедино свои воспоминания. Но меня будто телепортировали
Врач укладывал медикаменты в свой чемоданчик. Хозяин сидел напротив меня. Как в утро нашего знакомства. Только уже чуть менее собранный, чем тогда. Рубашка слегка помята. Должно быть, это я виновата, прижимаясь к нему своей горячечной кожей. Ну или просто пускала слюни на… Да неважно на кого.
— Через час придёт медсестра. Поставит капельницу, — в том же тоне добавляет врач. — Антибиотики оставил.
Шамиль на это лишь кивает, не трудясь смотреть на говорящего. Прощается с мужчиной так же отрешённо. И когда мы оказываемся одни, я всё же тяну руку к попе. Проверить, на месте ли трусы.
— Спасибо, что оставил в трусах. На этот раз, — ехидничаю, едва узнавая собственный голос. Во рту так сухо, что с губ срывается лишь хрип.
Глава 26
Кашель пробирает тело до дрожи и слёз. Ненавижу болеть. Раньше организм так гнусно меня не подводил. Мы же с ним заодно. Нам нельзя давать слабину — раненых топчут. Что же сейчас изменилось? Почему вдруг хворь одолела? Явно в моей жизни не произошла смена полос зебры, чтобы я могла позволить себе расслабиться.
Протягиваю руку к стакану, стоящему на журнальном столике. Сквозь затопившую глаза влагу вижу нечёткий силуэт Шамиля. Он не предпринимает попыток мне помочь. По-прежнему сидит, упираясь локтями в колени и переплетя пальцы. Изучает меня, будто всё никак не может классифицировать, к какому виду я отношусь.
Проблема обыкновенная. Подвид заноз.
— Не успел, — отвечает спокойно, не сводя прямого взгляда, от которого мурашки на моей вспотевшей от жара коже изменили маршрут. И устремились в нелегальном направлении.
Всё кажется, что после этих слов он встанет, откинет одеяло, приподнимет мою ночную сорочку и стянет с меня белье. Эта картинка пролетает перед глазами, будто жить мне осталось пару секунд.
Не понимаю мгновенной реакции тела на два простых слова. И ведь ему это ничего не стоит. Что и злит больше всего.
И вместе с тем вдруг теряюсь. Хмурюсь. Откуда-то выползает такая малознакомая мне робость. Смущение от того, что мои чувства он способен разглядеть как на ладони. Для него я слишком неискушённая. Неопытная. Открытая. Каждая эмоция на виду.
— Зачем забрал меня от моей доброй бабушки, Хозяин? — перевожу тему, надеясь, что залитое румянцем лицо он воспринимает как признак жара, что потихоньку отступает.
В голове проясняется, и я уже способна не стонать от головной боли и ломоты в костях.