Выкуп за мертвеца

Питерс Эллис

— Элис… Тише, лежи спокойно! Я здесь и никогда тебя не покину.

Прошло еще более часа, когда Элиуд наконец открыл глаза, блестевшие лихорадочным зеленым блеском при свете лампады, стоявшей у кровати в полутемной келье. Но даже теперь он испытывал такие муки, что Кадфаэль дал ему макового отвару, чтобы юноша снова впал в забытье. Гримаса боли постепенно разгладилась, веки прикрылись. Нет смысла умножать страдания этого существа, у которого болит и плоть, и душа. Когда он придет в себя настолько, что вновь обретет чувство собственного достоинства, — вот тогда пробьет его час.

В келью заглядывали на минутку, чтобы узнать, как Элиуд, и тихо выходили.

Зашла сестра Магдалина — она принесла Кадфаэлю еды и эля и немного постояла, молча глядя на то, как с усилием поднимается и опускается грудь юноши и трепещут от хриплого дыхания его ноздри. Вся ее добровольческая армия защитников разошлась по домам, раненым была оказана помощь, колья извлекли из ручья, ямы закопали и дно выровняли, — словом, все было в полном порядке. Если сестра Магдалина и устала, то этого было не видно. Завтра надо будет снова навестить раненых, хотя серьезных увечий не было и никто не погиб. Пока что! Только бы не потерять этого юношу!

Хью вернулся к вечеру и разыскал Кадфаэля, который сидел в тихой келье возле Элиуда.

— Я сейчас еду в город, — прошептал он Кадфаэлю на ухо. — Мы отогнали их отсюда, и они на полпути к дому. Здесь вы их больше не увидите. Ты остаешься?

Кадфаэль кивнул в сторону постели.

— Да, жаль его. Я оставлю тебе пару своих людей, можешь передать через них, если что-нибудь понадобится. А вот теперь мы выгоним валлийцев из Коса, — мрачно сказал Хью. — Они у меня узнают, есть ли шериф в этом графстве. — Повернувшись к постели, он печально посмотрел на спящего. — Я видел, что он сделал. Да, жаль… — Испачканное и разрезанное платье Элиуда унесли, а веревка, которую он просил надеть себе на шею, висела у кровати. — Что это? — спросил Хью, заметив ее, и сразу же понял. — А! Алан мне сказал. Я унесу ее, пусть он сочтет это добрым знаком. Она никогда не понадобится. Скажи ему, когда проснется.

— Дай Бог! — произнес брат Кадфаэль так тихо, что даже Хью не услышал его.

Пришла и Мелисент, сидевшая у Элиса в соседней келье. У него все болело от того, что его сильно потоптали, но он был переполнен несказанным блаженством. Девушка зашла к Элиуду по просьбе его брата, но она и сама хотела это сделать. Ей показалось, что Кадфаэль дремлет на табуретке, привалившись к стене. Она осенила безжизненное тело Элиуда крестом и, внезапно наклонившись, поцеловала его изборожденный морщинами лоб и впалую щеку, затем крадучись вышла за дверь.

Кадфаэль осторожно приоткрыл один глаз и увидел, как девушка тихонько затворяет за собой дверь, но не очень-то утешился. Впрочем, он всем сердцем надеялся на то, что Бог наблюдает за этой сценой вместе с ним.

Когда забрезжил рассвет, Элиуд пошевелился и вздрогнул, веки его затрепетали, словно он пытался открыть глаза. Кадфаэль придвинул табуретку поближе и наклонился, чтобы вытереть пот с бледного лба раненого и посмотреть, не нужен ли кувшинчик с маковым отваром, который был у него наготове. Глаза Элиуда широко открылись, взгляд его был устремлен в деревянный потолок кельи. Кадфаэль склонился над юношей, видя отчаяние в его карих глазах и собираясь сказать то, что неизбежно должно было быть сказано.

Однако монаху ничего не пришлось говорить — его опередили.

— Я скоро умру, — тихо проговорил Элиуд пересохшими губами. — Приведи мне священника. Я согрешил и должен оправдать всех тех, кто находится под подозрением…

Он думал прежде всего не о собственном спасении, а о тех, кто был несправедливо обвинен.

Кадфаэль

наклонился еще ниже. Глаза юноши смотрели вдаль, он не узнавал монаха. Наконец Элиуд разглядел Кадфаэля и сказал:

— Ты тот брат, что приезжал в Трегейриог. Валлиец? — Нечто похожее на печальную улыбку промелькнуло на его губах. — Я помню. Это ты привез известие о нем… Смерть подошла ко мне — не знаю, возьмет ли она меня сейчас или оставит для более страшного… Долг… Я поклялся… — Он попытался приподнять правую руку, но гримаса боли исказила его лицо, и тогда он, не щадя себя, повернулся и пощупал левой рукой шею — там, где должна была быть веревка.

— Тише, лежи спокойно! — Кадфаэль опустил его руку на одеяло. — Здесь распоряжаюсь я, и незачем торопиться. Отдохни, подумай. Спрашивай, о чем хочешь, и проси, что тебе нужно. Я здесь и тебя не покину.

Ему поверили. Элиуд со вздохом расслабился. Наступила небольшая пауза. Карие глаза юноши изучали монаха, взгляд их был доверчив и печален, но страха в нем не было. Кадфаэль предложил раненому немного вина с медом, но тот отвернул голову.

— Мне нужно исповедаться в смертном грехе, — сказал Элиуд слабым голосом, но четко. — Выслушай меня!

— Я не священник, — возразил Кадфаэль — Подожди, его к тебе приведут.

— Я не могу ждать. Разве я знаю, сколько мне отпущено времени? Если я не умру, — просто сказал он, — я буду рассказывать это снова и снова, столько, сколько потребуется. Больше я ничего не скрываю.

Ни один из них не заметил, как дверь бесшумно отворилась. Кто-то встревожился, услышав голоса на рассвете, и, с одной стороны, не хотел помешать, а с другой — боялся пропустить призыв о помощи. Мелисент была так счастлива, что ее словно ангелы вдохновляли. Она ощущала в себе смирение и потребность служить другим Она переоделась, и теперь вместо окровавленной рясы на ней было простое шерстяное платье. Девушка застыла на пороге, не решаясь ни войти, ни удалиться, и молча внимала голосу, такому взволнованному и безутешному.

— Я убил, — ясно произнес Элиуд. — Видит Бог, как я сожалею об этом! Я ехал вместе с ним, заботился о нем, видел, как он упал с лошади, и уговаривал его отдохнуть… Если бы он доехал домой живым, Элис был бы свободен… и вернулся бы домой, чтобы жениться на Кристине… — Дрожь пробежала у него по телу, исторгнув стон муки, — Кристина… Я люблю ее… с самого детства. Но я никогда, никогда не говорил об этом… Она была ему обещана еще до того, как я узнал ее, — еще в колыбели. Как я мог дотронуться, как мог пожелать то, что принадлежало ему?

— Она тоже любит, — сказал Кадфаэль. — Она тебе призналась…

— Я не хотел слушать, не смел, не имел права… И все это время она была мне так дорога, я не мог это вынести. А когда они вернулись без Элиса, и мы думали, что он пропал… О Боже, можешь ли ты вообразить горе, подобное моему! Я молился о его возвращении, в то же время чуть ли не желая ему смерти, хотя и любил его. Ведь наконец-то я мог бы просить руки моей любимой, не покрыв себя позором… А потом — впрочем, ты сам все знаешь, ведь это ты привез известие… и меня прислали сюда, заткнув рот как раз в тот момент, когда я хотел заговорить… И все это время я думал — и ничего не мог с собой поделать, — что старик так болен и, если он умрет, некого будет обменять на Элиса… Если он умрет, я смогу вернуться, а Элис должен будет остаться… Мне нужна была отсрочка.. А в последний день, когда он упал с лошади… Я делал все, что мог, чтобы спасти его, но все во мне кричало: пусть он умрет! Но я не сделал этого, и мы привезли его живым…