Вымышленные библиотеки
Шрифт:
Как-то, много лет спустя, друг детства моего брата погиб в автокатастрофе. Его мать, убитая горем, рассказала мне, что в группу поддержки пришла женщина, у которой в сумочке лежала газетная вырезка. Она достала ее и зачитала вслух. Это был некролог, который я посвятил памяти погибшего. Написанные мною слова вызвали у нее чувство гордости за сына, по которому она тосковала с того злополучного дня, как авария внезапно унесла жизни его самого, жены и двух маленьких детей.
Те слова помогли ей пережить потерю внуков – детей строгого, но приветливого библиотекаря. Те слова, впоследствии потерявшиеся в массиве всего написанного мною, недолго принадлежали мне: теперь они – собственность газетных архивов, уходящих, однако, в небытие. Ведь, скорее всего даже
На днях я зашел в библиотеку университета, где работаю, дабы одолжить экземпляр книги Андре Бретона «Надя», нужный мне для занятий. У себя я его найти никак не мог. Тут мне на глаза попалась она, «Мобиль» Мишеля Бютора. Должно быть, книга лежала на том же месте, что и в 1998 году. В ту пору я проштудировал, казалось, все имеющиеся труды сюрреалистов, заинтригованный их теориями любви (и их практическим применением). Однако ее я упустил.
Зато я наткнулся на нее семь лет спустя, в библиотеке Чикагского университета, причем, по интересному совпадению, тогда как раз надвигались холодные зимние месяцы – самое время начитаться вдоволь. У меня есть ощущение, что книжные магазины в соблазнительной, почти непристойной манере выставляют книги на полках и витринах с одной лишь целью – продать товар. Напротив, библиотеки книги прячут или, по крайней мере, скрывают, как будто довольствуются тем, что им поручили их собирать и хранить. Но справедливо и то, что именно взгляд читателя сканирует корешки книг, фактически от его внимательности или прихоти зависит, произведут ли те или иные названия и авторы фурор или же останутся незамеченными.
Помню, когда я поступил на первый курс гуманитарного факультета, библиотеку университета Помпеу Фабра только построили. Она была настолько новой, что у многих отделов еще не было наименований. Очевидно, чем старше библиотека, тем богаче и разнообразнее становятся ее коллекции, архивы, пожертвования. Каждый документ, газета, журнал или книга привязаны к имени бывшего владельца: мецената, ученого, пенсионера или даже покойника.
Когда речь заходит о библиотеках, мы, употребляя глаголы «истощать», «исчерпывать», по обыкновению, вспоминаем Борхеса. Так вот, именно это я и делаю: досконально, до истощения изучаю книжные полки в магазинах и библиотеках; я люблю часами осматривать разделы, полку за полкой, книги, корешок за корешком. Подобным образом я часто проводил дождливые дни во множестве городов мира. Но снежные – лишь в одном, в Чикаго.
Я никогда не чувствовал себя столь одиноким, как в те первые недели 2005 года. Я проводил в той громадной библиотеке по двенадцать или тринадцать часов. Прежде чем я открыл для себя систему межбиблиотечного абонемента, позволяющую получить любую книгу из фонда любой американской библиотеки, я потратил немало часов в отделе испанской литературы в поисках книг о путешествиях и различных собраний эссе. Другого выхода не было, блуждание по книжным лабиринтам в то время было своего рода Google-поиском доцифровой эпохи. Моя нить Ариадны – все эти заглавия и страницы, их тайный беспорядок. Да и хуже одиночества Минотавра не придумаешь.
Привычка захаживать в относительно молодые библиотеки, подобно той, что была в моем Чикагском университете, а до этого – в Барселоне, познакомила меня с ключевым культурным понятием: с архивами, неуловимым воспоминанием об особом состоянии культуры и мира. Фрагмент времени, который никогда не удастся познать до конца, то целое, которое никогда не удастся воссоздать. Зачастую архивы – это бездонные ямы, скрывающие неопубликованные рукописи и письма, никем не увиденные (или, что еще хуже, не прочитанные).
У
В итоге Чикагскому университету досталась космическая сумма в восемьдесят тысяч долларов, поскольку, помимо написания учебников по древнегреческому и древнееврейскому языкам, Харпер с заметным успехом развивал программы, позволявшие беднякам и взрослым, трудящимся полный рабочий день, получить доступ к высшему образованию. Другими словами, Харпер был превосходным руководителем и стратегом. Кроме того, он основал университетское издательство, сохранившееся до наших дней. Но в 2009 году Мемориальную библиотеку имени Уильяма Рейни Харпера закрыли.
Сообщение на сайте Librarything максимально немногословно:
Чикагский университет – Библиотека им. Уильяма Рейни Харпера
Статус: Не существует
Тип: Библиотека
Веб-сайт: http://www.lib.uchicago.edu/e/harper/
Описание: 12 июня 2009 года Мемориальная библиотека им. Уильяма Рейни Харпера была закрыта, а ее фонды переданы в библиотеку Регенштейна.
Несуществующая, умершая библиотека. Ее гибель ознаменовала окончательную и бесповоротную смерть человека, умудрившегося прожить почти столетие после своей фактической кончины. Пожалуй, нет более претенциозного слова, чем «университет».
В одной из ныне забытых статей о литературе, прочитанной мною на днях в библиотеке факультета гуманитарных наук, Мишель Бютор пишет: «Библиотеки предлагают нам мир, но мир ложный, иногда в нем появляются трещины, и реальность восстает против книг, отдельные слова или целые тексты – те самые щели, они ловят наш взгляд, сбивают нас с толку, порождают в нас ощущение заточения». Думаю, он прав: книжный магазин придает материальную форму платоновской, капиталистической идее свободы, в то время как библиотека зачастую более чопорна и порой действительно превращается в нечто наподобие тюрьмы.
Обустраивая свои дома, мы стремимся создать собственные книжные топографии, но делаем это под внешним влиянием, воспроизводя увиденное, благодаря или вопреки размножившимся книжным магазинам, мы подражаем библиотекам, знакомым нам с детства. Бютор поясняет: «Добавляя книги в наше жизненное пространство, мы пытаемся перестроить его так, чтобы в нем появились окна». На самом деле мы увеличиваем толщину стен нашего личного лабиринта, сантиметр за сантиметром.
Я никогда не расстраивался, если вдруг не находил у себя на полке какую-то второстепенную книгу, без которой вполне может обойтись любой библиофил. Но в тот день, не обнаружив «Надю», один из тех романов, к которым, как к «Дон Кихоту», «Сердцу тьмы», «Игре в классики», «Волшебной горе» или «Любви», я регулярно возвращался на протяжении более десяти лет, я сильно забеспокоился.
В своем знаменитом эссе «Я распаковываю свою библиотеку (речь собирателя книг)» вечный скиталец Вальтер Беньямин утверждает, что любая коллекция вынуждена балансировать на грани порядка и беспорядка. Его единомышленник Жорж Перек в книге «Думать/Классифицировать» излагает неоспоримый принцип: «В библиотеке, которую не упорядочивают, происходят неурядицы: на этом примере мне попытались объяснить, что такое энтропия, и я не раз проверял это на собственном опыте» [9] .
9
Пер. В. Кислова https://magazines.gorky.media/inostran/2012/5/dumat-klassificzirovat.html