Вымышленные библиотеки

Каррион Хорхе

Должен признаться, что за четыре с половиной года, прошедших с тех пор, как я переехал в квартиру в барселонском районе Эшампле, я обзавелся кучей книг и несколькими полками, но до чего-то более серьезного руки так и не дошли. И теперь здесь царит невероятный хаос.

Логика мироздания пронизана духом подражания. Всё работает по

принципу копирования и воспроизведения. Кажущаяся уникальность личности – не более чем многогранная комбинация вариантов, позаимствованных нами извне. Моя библиотека – это реакция на пустоту родительского дома: здесь уживаются следы всех библиотек, в которых мне довелось побывать с детства. Так я недавно наткнулся на несколько фотокопий дневника Пола Боулза с заветным штампом Caixa Laietana. Не менее ценными для меня остаются и издания, найденные в библиотеке Чикагского университета. Помню, каждые выходные они избавлялись от книг, попутно преобразуя библиотеку в антикварный книжный.

Во время последнего переезда я упорядочил все книги по языковым традициям и степени их важности. Рядом с письменным столом я держу книги по теории литературы, коммуникации, что-то о путешествиях и урбанистике. Позади, в двух шагах, – испаноязычная литература, расставленная в алфавитном порядке.

А впереди, в трех-четырех шагах от меня, – мировая литература. Чтобы добраться до исторических, кинематографических и философских эссе, биографий и словарей (последние с каждым годом оказываются всё дальше и дальше по вине электронных версий), нужно пройти в соседнюю комнату, столовую.

В коридоре я складирую комиксы и книги о дорожных путешествиях. И наконец, в комнате для гостей – каталонская литература, эссе о любви, полка книг о Пауле Целане и несколько сотен латиноамериканских хроник, а также по два экземпляра каждой из написанных мною (полностью или частично) книг. В этой библиотеке, по мере разрастания книжного фонда и увеличения числа поездок в IKEA, странным

образом переплетаются логика и каприз.

Книжные шкафы в кабинете – из цельного дерева. Мои родители, не утратившие веру в надежность качественной мебели, купили их когда-то на мои же деньги, чтобы разместить прототип моей библиотеки в нашей старой квартире в Матаро, когда я отправился в длительную поездку за границу в далеком 2003 году. Остальную часть квартиры заполонили полки Billy, прогнувшиеся под своей тяжестью, постепенно разваливающиеся на части из-за моей неумелости. Я обрек их на столь тяжкую участь в то самое мгновение, когда неудачно закрепил шурупами; пускай я более-менее сведущ в вопросах литературы и чтения, но руки у меня растут не из того места.

Среди моих детских игрушек, помимо микроскопа и наборов по физике и минералогии, был ящик с инструментами: вряд ли стоит говорить, что я в итоге не подался ни в естественные науки, ни в столярное дело.

«Каждая коллекция – это театр воспоминаний, драматизация и инсценировка личного и коллективного прошлого, запечатленное детство, увековеченная после смерти память», – пишет Филипп Блом в книге «Иметь и хранить: интимная история коллекционеров и коллекционирования», добавляя: «Это больше, чем символическое присутствие: это перевоплощение, пресуществление». Книги, ежедневно окружающие меня, приближают меня к самому себе – к тому, кем я был, к тому читателю, что постоянно растет, меняется, обрастает новыми слоями, – равно как и к информации, идеям, которые они содержат, или же на которые лишь намекают, полные своеобразных порталов-гиперссылок: большая часть из них – планеты, вращающиеся вокруг мыслителей, писателей, исторических фигур, знакомых мне не понаслышке. Это друзья друзей, невольные соучастники, постоянно движущиеся звенья запутанной системы возможного знания.

Конец ознакомительного фрагмента.