Вынужденный брак
Шрифт:
Обкурившаяся Дарья, до которой только теперь дошли слова об урезании ее содержания, с испугом воскликнула:
– Пап, это же неправда? Как я буду жить на эту смешную стипендию? Я не смогу!
Всё это время внимательно наблюдавший за сменой выражения на ее лице Геннадий Васильевич остался крайне недоволен. Сухо обрезал, давая понять, что время роскоши закончилось:
– Сможешь. Или поедешь доучиваться в Москву, к матери. Я смотрю, зря мы доверяли глупой девчонке. Ты оказалась безответственным и даже непорядочным человечком.
Никогда не слышавшая от
– Это все твоя подлая жена! Стерва она, вот кто! Сначала тебя соблазнила и из семьи увела, а теперь против меня настраивает! Шлюха она, и больше никто!
Геннадий Васильевич зло поджал губы и внезапно залепил дочурке оглушительную оплеуху.
Та замолчала и схватилась за щеку, пораженно выпучив глазенки. Проходившие мимо парни из русской общины одобрительно загоготали и ехидно посоветовали красному от гнева отцу:
– Розгами ее надо, розгами! Хотя ум у этой дурехи всё равно не появится, раньше ее пороть надо было.
Юрий, которому неприятна была эта семейная разборка на глазах у всех, толерантно посоветовал:
– Геннадий Васильевич, вам бы лучше в ее комнату зайти, она недалеко. – И указал на дверь.
Отец схватил упирающуюся дочь за руку и поволок в комнату, не обращая внимания на ее протестующие выкрики. На шум поспешил дежурный, немолодой плотный немец с бейджем на груди. Юрий на немецком мирно объяснил ситуацию, и тот, неодобрительно покачав головой, вернулся на прежнее место.
Через пару часов в комнату к Юрию постучали. Открыв дверь, он немного растерялся от вида яростно горящих глаз Геннадия Васильевича. Тот быстро прошел в комнату, упал на стул и растерянным жестом взъерошил волосы.
– Ну, такого я не ожидал! Как противно осознавать, что в этом чудище, называемом моей дочерью, есть моя кровь! Чего она мне только не наговорила! Что она ненавидит и меня и мою жену, а своего брата она уничтожит при первой возможности. К тому же мне показалось, что она под кайфом. – Он вопросительно поднял голову, надеясь на опровержение.
Но Юрий сумрачно подтвердил:
– Она давно этим балуется. Деньги ведь есть. Не знаю, как она будет дальше – без денег эту дурь не достать, а наркотическая зависимость у нее выработалась.
Отец откинулся на спинку стула, отпыхиваясь, как после длительной пробежки.
– Это моя вина. Ее мать говорила мне, что деньги нужно давать в разумных количествах, но меня терзало чувство вины, и я открыл ей довольно приличный счет. Денег у нее было вволю. Никто ее не ограничивал. Но теперь этому конец. Я уже позвонил в банк и наложил запрет на операции со счетом. Хорошо, что я хоть контроль оставил за собой. Но, может, ее в Москву забрать? – и он вопросительно посмотрел на собеседника.
Но Юрий не собирался брать на себя чужие проблемы.
– Это вы решайте сами. Тут я вам не помощник.
Смущенно пробормотав, что этот вопрос он решит на семейном совете, Геннадий Васильевич поднялся и протянул Юрию руку.
– Спасибо за всё! Если бы не вы, я бы долго еще пребывал в наивной уверенности, что с Дарьей всё в порядке.
Юрий
Вечером опять позвонил Саше. Бесполезно, так же, как и все предыдущие вечера. Отец, с которым он говорил пару недель назад, сказал, что она пролежала с Анютой три недели в инфекционной больнице. Но почему она не отвечает на его звонки теперь, когда давно уже дома? До конца стажировки оставалось две недели, и он считал уже не дни, а часы, старательно отгоняя страшные мысли о разрыве.
Из чистого упрямства еще раз набрал Сашин телефон и вдруг в трубке прозвучал знакомый мужской голос: Да? Вас слушают! – Юрий замер, потом, будто обжегшись, бросил трубку. Неужели Саша сказала о ребенке Павлу? Тогда всё пропало!
Оставшиеся дни стажировки прошли в странном безвоздушном пространстве. Воздух никуда не делся, конечно, просто ощущение было такое, будто он парит в космосе. Юрий всё понимал, мозги работали прекрасно, он говорил какие-то слова, наверное, даже умные, потому что его немецкие коллеги на прощанье с уважением хлопали его по плечу и крепко жали руку, но Юрию казалось, что внутри у него такой же вселенский холод, что и на орбите.
После ухода Павла жизнь потянулась скучная, но безопасная. Дочка немного капризничала после болезни, но это были мелочи. О Юрии Саша старалась не вспоминать. Она, по примеру матери, поставила на телефон определитель номера, и теперь, прежде чем взять трубку, смотрела, кто звонит. Если была хоть малейшая вероятность, что это Юрий, трубку не брала. Зачем? Так гораздо спокойнее. Разговаривать с ним – это то же самое, что сидеть в кресле у стоматолога: даже если и не больно, то уж страшно наверняка.
В понедельник пришлось ехать к матери. Заболела ее помощница, и Наталья Владимировна в легкой панике позвонила дочери, прося помощи. Две недели Саша прожила у нее на их новой даче. Зато когда через две недели няня поправилась, Сашу отправили домой одну, оставив Анюту на даче дышать свежим воздухом.
Первую ночь Саша спала с своей одинокой квартире неспокойно, прислушиваясь к воображаемым крикам близнецов, но на следующую успокоилась и смогла выспаться сполна.
Придя домой в пятницу после работы, уже собиралась за дочкой на дачу, когда в дверь раздался нетерпеливый звонок. Посмотрев в глазок, увидела Юрия. Пожав плечами, открыла дверь.
Немного похудевший, с легкими тенями под глазами, Юрий поздоровался, без приглашения вошел в комнату и быстро сел в кресло. Пояснил:
– Надо поговорить. Где Анюта?
Услышав, что дочь на даче, удовлетворенно качнул головой, и с загоревшимися глазами как-то по-особому окинул пристальным взглядом застывшую посредине комнату фигурку Саши.
– Это хорошо, можно будет поговорить откровенно. Так вот, я хочу тебе сказать, что для меня никакого значения не имеет, от кого у тебя ребенок. Я воспитаю его как своего, и ни одна живая душа не заподозрит, что он мне не родной.