Выпуск II. Том 2
Шрифт:
— Окна ведь были закрыты, когда вы вошли в комнату, — сказал он. — А когда выходили отсюда без четверти час, они тоже были закрыты?
— Днем их всегда закрывают. На них нет сеток, как в гостиной и столовой, и могут налететь мухи.
— В любом случае через окна сюда не проникнешь, — размышлял Пуаро вслух. — Стены прочнейшие, глинобитные, ни люков, ни окон, выходящих на крышу… Нет, сюда можно проникнуть только одним путем — через дверь, а к двери подойти — только по двору. Во двор можно попасть только через ворота. А у ворот сидели пять человек, и все говорят одно и то же. Сдается
Я ничего не сказала. Сейчас, когда мы, как в клетке, сидели взаперти в этой комнате, я почувствовала, что он прав.
Пуаро медленно обошел комнату. Взял с комода фотографию. С нее смотрел почтенный джентльмен с седой козлиной бородкой. Пуаро вопросительно взглянул на меня.
— Отец миссис Лайднер, — пояснила я. — Так она мне сказала.
Он поставил фотографию на место и окинул взглядом вещицы, лежащие на туалетном столике, — черепаховые гребни, щетки, очень простые и изящные. Поднял глаза на полку с книгами и принялся вслух читать названия:
— “Кто такие греки?”, “Введение в теорию относительности”, “Жизнь леди Эстер Стенхоуп” [88] , “Поезд из Кру”, “Назад к Мафусаилу” [89] , “Линда Кондон” [90] . Да-а, это уже о чем-то говорит. Она была далеко не глупа, ваша миссис Лайднер. И образованна.
— О да, она была необыкновенно умна, — пылко отозвалась я, — начитанна, чего она только не знала! Совершенно необыкновенная женщина…
88
Леди Эстер Стенхоуп (1776—1839) — племянница известного государственного деятеля сэра Уильяма Питта (1759—1806), одна из образованнейших и просвещенных женщин Англии XVIII века.
89
Мафусаил — библейский персонаж, проживший 969 лет. Его имя стало символом долголетия.
90
Линда Кондон — героиня одноименного романа Д. Хердесхаймера (1880—1954).
Пуаро с улыбкой посмотрел на меня.
— Да, я уже это понял, — сказал он, продолжая осматривать комнату.
Несколько мгновений он постоял возле умывального столика, где во множестве были расставлены флаконы и баночки с кремом.
Потом внезапно опустился на колени и принялся изучать коврик. Когда мы с доктором Райли подошли к нему, он внимательно разглядывал небольшое темное пятно, едва различимое на коричневом фоне. Оно было хорошо заметно только в том месте, где заходило на белую полосу.
— Что скажете, доктор? Это кровь? Доктор Райли тоже опустился на колени.
— Возможно. Могу проверить, если хотите.
— Будьте столь добры.
Мистер Пуаро оглядел таз и стоявший возле него кувшин. Таз был пуст, но на полу рядом с умывальным столом стояла старая жестянка из-под керосина, наполненная грязной водой.
Пуаро
— Не помните ли вы, мисс Ледерен, где был кувшин, когда без четверти час вы уходили от миссис Лайднер, — в тазу или рядом с ним?
— Не уверена, — подумав немного, отвечала я, — но скорее всего он стоял в тазу.
— Да?
— Понимаете, — поспешила я объяснить, — мне так кажется, потому что он всегда там стоит — после ленча бои обычно оставляют его в тазу. Если бы кувшина там не было, я бы наверняка это заметила.
Пуаро одобрительно кивнул.
— Да, отлично понимаю. Профессиональная привычка. Если видите какой-то непорядок, вы тотчас устраняете его, даже не отдавая себе в этом отчета. А после убийства кувшин стоял там же, где сейчас?
Я покачала головой.
— Не заметила. Тогда меня интересовало только одно: не прячется ли где-нибудь тут убийца и не оставил ли он каких-нибудь следов.
— Точно, кровь, — сказал доктор, поднимаясь с колен. — Это важно?
Пуаро молчал и озадаченно хмурился. Потом он раздраженно воздел руки.
— Не знаю. Откуда мне знать. Возможно, это ровным счетом ничего не значит. Конечно, я мог бы предположить, что убийца дотронулся до нее, испачкал руки кровью — даже если совсем чуть-чуть, это все-таки кровь — и подошел сюда, чтобы вымыть их. Все может быть. Но я не берусь утверждать наверное. Как я уже сказал, возможно, это пятно ровным счетом ничего не значит.
— Крови должно было быть очень мало, — возразил с сомнением доктор Райли. — Это не тот случай, когда кровь бьет струей. Нет, здесь просто немного сочилось из раны. Разве что он специально трогал рану…
Я вздрогнула. Перед глазами у меня стояла ужасная картина. Вот кто-то — возможно, симпатичный розовощекий фотограф — наносит страшный удар этой прелестной женщине. Вот он склоняется над ее телом и жадно прикасается к ране. Лицо его теперь совсем другое — безумное, искаженное зловещей гримасой. Доктор Райли заметил, что я дрожу.
— Что с вами, мисс Ледерен?
— Ничего…, просто озноб, — сказала я. — Дрожь пробирает.
Мистер Пуаро обернулся и посмотрел на меня.
— Я знаю, что вам нужно, — сказал он. — Сейчас мы с доктором Райли закончим осмотр и вернемся в Хассани. Предлагаю вам поехать с нами. Вы ведь напоите мисс Ледерен чаем, правда, доктор?
— С превеликим удовольствием.
— О нет, благодарю, доктор, — возразила я. — Мне и в голову это не приходило.
Мосье Пуаро с самым дружелюбным видом легонько потрепал меня по плечу. Будто самый настоящий англичанин, а не иностранец какой-то.
— Вы, моя дорогая, будете делать то, что вам говорят, — заявил он. — К тому же вы окажете мне немалую услугу. Нам еще много чего предстоит обсудить, а здесь мы сделать этого не можем. Это было бы величайшей бестактностью. Бедняга доктор Лайднер, он благоговел перед женой и был уверен — о, так уверен, — что все разделяют его чувства! По-моему, все-таки это противно человеческой натуре! Нет, мы намерены без помех обсудить миссис Лайднер — как это у вас говорится, перемыть ей косточки, да? Итак, решено. Только вот закончим все здесь и везем вас с собой в Хассани.