Выпуск II. Том 8
Шрифт:
— Вы, разумеется, уже видели главного инспектора Кемпа?
— Да, вчера вечером. Он кажется умным и опытным. — Она помолчала. — Это было действительно убийство, полковник?
— Вам так сказал Кемп?
— Сам он ничего не сказал, но по его вопросам было достаточно ясно, что у него на уме.
— Ваше мнение, было ли это самоубийство или нет, будет особенно ценно, мисс Лессинг. Вы хорошо знали Бартона и, как я себе представляю, провели с ним большую часть вчерашнего дня. Как он выглядел? Обычно? Или был расстроен… удручен… взволнован?
Она
— Трудно сказать. Он был удручен и расстроен — на то была причина.
Она объяснила, какая ситуация возникла по милости Виктора Дрейка, и вкратце обрисовала жизненный путь этого юноши.
— Гм, — проговорил Рейс. — Злополучная паршивая овца. И Бартон из-за него переживал? Руфь сказала не торопясь:
— Это трудно объяснить Понимаете, я очень хорошо знала мистера Бартона. Он злился, волновался из-за этого, да и миссис Дрейк, как всегда в таких случаях, очень переживала, ему хотелось всё уладить. Но у меня сложилось впечатление…
— Да, мисс Лессинг? Уверен, ваше впечатление будет весьма интересным.
— Мне казалось, что его раздражение, если можно так выразиться, было не совсем обычным. Дело в том, что с подобными неурядицами в той или иной форме мы уже встречались и раньше. В прошлом году Виктор Дрейк был здесь, у него были неприятности, мы отправили его в Южную Америку и только вот в июне он телеграфировал домой насчет денег. Как отнесся к этому мистер Бартон, мне было хорошо известно. Мне показалось, его раздражение вызвало главным образом то обстоятельство, что телеграмма пришла в тот момент, когда он полностью был занят приготовлениями к предстоящему банкету. Словно новые заботы помешали бы ему подготовиться к ужину.
— Вам не приходила мысль, что в этом банкете было нечто необычное, мисс Лессинг?
— Приходила. Мистер Бартон из-за него стал в высшей степени странным. Он так волновался — словно ребенок.
— Не думали ли вы, что этому банкету, возможно, придавалась какая-то особая цель?
— Вы хотите сказать, что он был копией банкета, состоявшегося год назад, когда миссис Бартон покончила с собой?
— Да.
— Откровенно скажу, мысль повторить банкет показалась мне весьма сумасбродной.
— Джордж не делился с вами никакими соображениями, не посвящал вас в свои планы?
Она покачала головой.
— Скажите, мисс Лессинг, у вас никогда не возникали сомнения насчет того, что миссис Бартон совершила самоубийство?
Она изумилась.
— Нет.
— Джордж Бартон не говорил вам, что, по его мнению, его жена была убита?
Она глядела на него в немом изумлении.
— Джордж так считал?
— Вижу, для вас это новость. Да, мисс Лессинг. Джордж получил анонимные письма, в которых утверждалось, что его жена не совершила самоубийство, но была убита.
— Так вот почему он сделался этим летом таким странным. Я не могла понять, что с ним творится.
— Вы ничего не знали про эти анонимные письма?
— Ничего. Их было много?
— Он показывал мне два.
— И
В голосе послышалась обида.
Он пристально посмотрел на нее и спросил:
— Итак, мисс Лессинг, что вы скажете? По-вашему, возможно, чтобы Джордж покончил с собой?
Она покачала головой.
— Нет, никогда.
— Но вы же сказали, что он был взволнован, расстроен?
— Да, но он уже некоторое время был таким. Теперь я понимаю почему. И понятно теперь, почему он так волновался из-за вчерашнего банкета. Должно быть, у него были какие-то свои соображения — он, видимо, надеялся воссоздать прежнюю обстановку и таким образом узнать что-нибудь новое. Бедный Джордж, это-то его и погубило.
— А что вы скажете о Розмари Бартон, мисс Лессинг? Вы по-прежнему думаете, что причиной ее смерти было самоубийство?
Она нахмурилась.
— Я никогда не помышляла ни о чем другом. Оно казалось таким естественным.
— Депрессия в результате инфлюэнцы?
— Может быть, что-нибудь и еще. Она была такая несчастная. Сразу было видно.
— И догадываетесь о причине?
— Хм… да. По крайней мере, думаю, что догадываюсь. Конечно, я могу ошибиться. Такие женщины, как миссис Бартон, видны насквозь — они не умеют скрывать своих чувств. Слава богу, мне кажется, мистер Бартон ничего не подозревал. О, да, она была очень несчастна. А в тот вечер, я знаю, у нее, помимо инфлюэнцы, ужасно болела голова.
— Откуда вы знаете, что у нее болела голова?
— Я слышала, она говорила об этом леди Александре в туалете, где мы раздевались. Она жалела, что у нее не было таблеток Фейвра, и, по счастью, у леди Александры оказалась одна, которую она ей и дала. Рука полковника Рейса застыла в воздухе.
— И она взяла ее?
— Да.
Он поставил бокал, не попробовав вина, и взглянул на свою собеседницу. Девушка выглядела спокойной и не осознавала смысла сказанного. Но ее слова имели особое значение. Они означали, что Сандра, которой с ее места за столом было весьма трудно положить незаметно что-нибудь в бокал Розмари, изобрела иную возможность всучить ей отраву. Она могла подсунуть ее Розмари в виде таблетки. Обычно, чтобы таблетка растворилась, требуется несколько минут, но, возможно, на этот раз была какая-то особая упаковка; она могла быть обернута в желатин или другое подобное вещество. И Розмари могла проглотить ее не с разу, а спустя некоторое время.
Он резко спросил:
— Вы видели, как она приняла ее?
— Простите?
По ее растерянному лицу он понял, до нее начинает доходить смысл ее слов.
— Вы видели, как Розмари Бартон проглотила эту таблетку?
Руфь немного испугалась.
— Я… нет, не видела. Она просто поблагодарила леди Александру.
Разумеется, Розмари могла сунуть таблетку в сумочку, а потом, во время кабаре, когда головная боль стала сильнее, бросить ее в бокал с шампанским. Гипотеза… чистая гипотеза… но вполне вероятная. Руфь прошептала: