Выпускник
Шрифт:
— Не уходи, останься до утра, — просит она.
— Хорошо, — отвечаю так, будто одолжение делаю. На самом деле я и не хотел уходить.
Мы проводим вечер тихо, почти по-семейному, и это немного пугает меня. Атмосферу близости дополняет свет торшера, и выключенный верхний свет.
Мягкий свет, почти приглушенный, едва касающийся лиц. Наши взгляды наполнены теплотой и доверием, а каждое прикосновение — словно обещание бережности и заботы. Мы движемся медленно, как будто танцуем, не спеша и наслаждаясь каждым мгновением рядом. Легкие прикосновения,
— Не уходи, — после душа Валя снова напоминает мне, что я хотел остаться.
Мы перемещаемся в комнату, где снова я люблю Валю.
Я целую ее кожу, оставляя на ней горячие следы губ.
Девушка в ответ нежно гладит меня по плечам и груди. Мне же хочется большего, но просить ее об этом не могу. Впрочем, я и не знаю, существовали ли подобные ласки языком в Советском союзе.
То, что Клава делает подобные вещи легко и без принуждения, это одно, но Валька не такая.
Девушка тянется сама к моим губам, и наши языки сплетаются, а мои руки бессовестно ползут по ее упругой заднице.
Неожиданно Валя прикусывает мой язык.
Играет со мной? Это что-то новое.
— Ты теплый, пахнешь мужчиной и едой, — шепчет она эротично. Мне же становится смешно, но я сдерживаюсь.
— Я тоже люблю твой запах, — кладу девушку на кровать, сбрасываю одежду, сам ложусь рядом, в следующее мгновение Валя распускает волосы и русая копна падает, касаясь моей груди, когда девушка усаживается на меня сверху.
— М-м, — ёрзает на мне.
Я же наклоняю ее к себе, веду языком по шее, опускаюсь ниже.
Наши пальцы сплетаются, мы издаем нечленораздельные звуки.
Вот чего уж точно не было в СССР — это стонущих и орущих во свою глотку любовников, занимающихся сексом при открытых форточках.
Спустя десять минут Валя уже лежит рядом. Уставшая и счастливая.
Так продолжается вся ночь.
Вверх-вниз, горько-сладко. Дыхание учащается и снова замедляется. Комната наполняется запахами.
Дразнящие поцелуи Вали — дорожки вниз и снова наверх.
Спутанные волосы. Глухие стоны. Сбивчивое дыхание.
Валя выгибает спинку, и медленно опускается.
Наши пальцы снова переплетаются, кто-то кого-то кусает в приступе эйфории.
Новый раскат стонов под утро.
Невероятная страсть, не ожидал такого от девчонки.
Руки, ноги, язычки — всё снова сплетается, а сердца стучат громко и в унисон, пот капает с моей груди на ее.
Валька впивается ногтями в мою спину, оставляет на ней полосы.
Больше не контролируем друг друга.
Засыпаем удовлетворенные.
Наутро всё по накатанной — завтрак макаронами, совместная зарядка, секс, снова еда, еще раз секс. За обедом прошу Валю выслушать мое предложение.
— Я позаботился о том, чтобы получить новую работу. Денег немного, по-прежнему будем за штатом. Зато
— Ты уходишь из «Правды»? — Валя явно огорчилась.
— Нет, не я, мы втроем уходим. Я, ты, Лёня.
— Куда?
— В ТАСС!
— Шутишь?
— Нет, я серьезен.
Валька бросается мне на шею, целует, а потом… садится передо мной на колени, расстегивает молнию брюк.
В шоке гляжу на нее, но она продолжает.
Хочу сказать банальные слова: — если не хочешь не делай, а вообще, делай, тебе понравится.
Но язык не поворачивается отказать себе в удовольствии, поэтому я лишь прикусываю губу, когда становится очень хорошо.
Конечно, Валюшка еще ни черта не умеет, и пускает в ход зубы, но лучше так, чем никак.
К вечеру говорю ей:
— Едем к Королевой, нужно объясниться с дамочкой.
Спустя час уже находимся в комфортной квартире начальницы. Она в шелковом домашнем халатике, при бигудях, видно, что не нас ждала, удивлена шибко.
— Мы ненадолго. Поговорить.
— О чем? Почему не в рабочее время? — шелестит нервно.
— Про подставу, например.
— Всё не то, чем кажется! — кричит нервно Ника, на пороге которой мы застряли с Валентиной Синичкиной.
Ну да, всё реально не то, чем видится. Наше восприятие мира и окружающих людей субъективно и искажено априори нашими представлениями об этом мире.
Мы смотрим на происходящее через призму своих собственных возможностей — того, как мы чувствуем, насколько образованы иинтеллектуально развиты. Всё зависит от нашей психики и скорости реакции, — так бы сказал психолог. Но в моем случае, я ограничен еще и опытом, тем самым, который принес с собой из далека.
Но даже этот опыт не дал мне увидеть полную картину происходящего, всё что я помнил об СССР было искаженной картиной, созданной моим мозгом, благодаря старым воспоминаниям из детства, телевизионными программами.
Не помогло.
Окунувшись в реальность 1976 года, познакомившись с настоящими людьми, я понял, что мало что знаю о них.
Столкнувшись с иной логикой, иррациональным мышлением и необъяснимым для меня поведением Рытвина я осознал, что не понимаю мразей, готовых наживаться на информации из прошлого, используя советских доверчивых людей.
Мне стало их жалко?
Нет, дело не в этом, я почувствовал единение с ними.
Шестнадцатого мая 1976 года я внезапно ворвался в этот мир, он казался мне чуждым. Прошло чуть более полугода, и я осознал, что являюсь гражданином Советского Союза, Макаром Сомовым — студентом журфака.
Сегодня я пришел Королевой, чтобы объявить ей, что мы с Валей увольняемся, нас берут в ТАСС, уже летом мы едем на БАМ в Тынду. А еще мы забираем с собой Леньку — фотографа.
Тяжело выдыхаю. Но вспоминая, что меня ждет работа в ТАСС, поездка в стройотряд на БАМ, подготовка к Олимпиаде, Олимпиада — 80, и много других свершений Союза, которые я увижу собственными глазами, о которых напишу десятки статей, настроение улучшается.