Выпускник

Купцов Мэт

В последнее время действительно так много всего произошло, в этом, казалось бы, простом советском бесхитростном мире, где каждый человек друг другу брат, ну или сестра.

После истории с лже-Рытвиным, и узнаванием истинного лица моего дяди Виктора, я решаю дать Королевой слово.

Конечно, пока шел к ней, передумал десятки мыслей и проговорил про себя сотни фраз, как я ее пошлю на три буквы и пожелаю ей всего самого-самого, а еще мужа, который будет держать ее всю сознательную молодую жизнь в ежовых рукавицах, заставит одеваться

в советских магазинах, и всё такое. В целом арсенал наказания женщин у меня оказался ограниченным, поэтому я склонялся к мысли, что одевать Нику в одежду колхозниц до конца ее дней — это уже наказание, для девушки с утонченным вкусом.

Но сейчас Королева заламывает руки, утверждая, что не виноватая она.

— Где бумаги, которые я тебе дала? — Ника вцепляется в рукав курки.

— Пусти, порвешь, — выдираю у нее руку. — Сжег я твои бумаги!

— Зачем? — заламывает руки.

— Ты меня хотела подставить.

— Не хотела. Мне нужна помощь, мужу подруги моей матери очень сильно нужна помощь. Я подумала, ты такой бесстрашный, что пойдешь до конца.

— Ты хотела меня подставить, — настаиваю я.

— Нет!

— Издеваешься, ты хотела, чтобы профессор признал, что в нашей стране диагнозы инакомыслящим ставят психиатры. Западники тебя наняли?

— Никто меня не нанимал!..

* * *

От автора:

Новинка. Назад в СССР. Я был теневым перевозчиком, но погиб и переродился в Союзе, в 80ых. Теперь я должен стать лучшим гонщиком в СССР. Спорт! Риск! Красивые девушки! https://author.today/work/376899

Глава 34

— Ну так скажи правду, — не выдержав, в разговор вмешивается Валя. Она вся красная, такая же, как и Ника. Начинаю немного переживать за обеих — одна беременна, вторая — не чужой мне человек.

— Кто будет просто так диагностировать паранойю у генерала Григоренко? Кто осмелится переть против Снежевского и его учения в СССР? Ты — диссидентка? — говорю глухо. Горло пересохло и слова застревают в нем.

Ника молчит.

— Ника, мне плевать на тебя. Мы уволились втроем, так что дальше плыви без нас в своем море из воняющей рыбы.

— Дело не в политике, — Ника в слезы. — У Петра Григорьевича Григоренко — мужа подруги моей матери — аденома. Он простоял в очереди месяцы, провели два хирургических вмешательства, но выздоровления как не было, так и нет. Недавно Григоренко пригласили в США, где аденому удалят лапароскопически, и выпишут уже на пятый день.

— Я здесь при чем?

Ника продолжает рассказывать, кусая губы.

— Генерала не выпускают из Союза. Создана рабочая комиссия, идет обсуждение вопроса. Но время утекает сквозь пальцы, нужно содействие.

— Чего они хотят от него?

— Чтобы он обязался не покидать СССР, и требуют отказаться от всех встреч и интервью в США.

— Пускай даст.

—

Так он дает, но они не верят. Говорят, что его впустят обратно при одном условии, если в Америке не будет ни одного интервью или заявления.

— Я замолвлю словечко за твоего Григоренко перед нужным человеком в КГБ, а твой Григоренко даст гарантию, что будет молчать и лечиться в Америке. Поняла?

— Ты замолвишь? — Ника отступает от меня, недоверчиво смотрит.

Киваю.

— Тридцатого ноября 1977 года вместе с семьей твой генерал вылетит в Вашингтон, там ему успешно проведут операцию, удалят аденому простаты, и проведут психиатрическое освидетельствование с целью проверки поставленного Снежевским диагноза.

— Откуда ты знаешь? Кто ты? — обезумев от страха Ника глядит на меня. — Ты не отсюда, конечно, нет. Я всегда чувствовала в тебе стальной стержень.

— Я сделан в СССР, — говорю пафосно, направляясь к двери, Синичкина бежит за мной, догоняет уже в подъезде, тянется на цыпочках, целует в щеку. — Ты –герой. Ты ее так осадил! Видел бы ее глаза! Она впервые в жизни по-настоящему испугалась. А как ты смухлевал с этим другом из КГБ и пророчеством. Казалось, что видишь будущее.

Я лишь ухмыльнулся.

Проводив Валю до вагона метро, я поехал к себе в общежитие. Кажется, в последнее время я вновь стал пропускать общение с ребятами и учебу.

Но сегодня я их обрадую своим увольнением.

В коридоре моего этажа меня встречает Лидия, смотрит недовольно.

Ну как же без тебя, Лидочка? Змея особо ядовитая. Если бы ты пила кровь в конкретные дни, было бы лучше.

— Издеваешься? — Веселова готова наброситься, выпустить жало.

— Ты о чем?

— О том, что ты только что сказал!

— Я вслух обсуждал кровопускание?

— Да! — делает шаг ко мне. — Между прочим, я для тебя старалась, шла сюда, а ты неблагодарный… — девушка развернулась резко и потопала на каблуках на выход. При том шла она так, будто сваи вбивала.

— Лидок, извини! — догоняю ее. Чуйка подсказывает, что у нее ко мне действительно важный разговор.

Замирает на месте, но не оборачивается.

— Что стряслось?

— Дружина, — говорит она односложно, будто я должен ее понимать, как жену родную с полуслова.

Не собака я, твою мать!

— И-и? Хотелось бы дополнительных разъяснений.

— Коля тебе ничего не рассказывал?

— Нет.

— У него проблемы.

— Какого порядка?

— Тархан и его компания, они достают Николая.

— Зачем?

— Не знаю, ты сам спроси у товарища.

— Понял.

Лидия уходит прочь, и я даже не успеваю крикнуть ей слова благодарности.

Прямиком направляюсь в комнату, где застаю следующую картину — Коля с огромным синяком в половину лица, с заплывшим глазом сидит за домашкой, корпит на тетрадью с ручкой, правда я сомневаюсь в том, что он видит, хотя бы пару строк и может разобрать свою писанину.