Выше головы! (CИ)
Шрифт:
— А если нет? — наконец, подал голос Фьюр.
— Вас признают неспособными отвечать за свои поступки. Склонность к суициду можно трактовать как болезнь. У тебя право на процедуру появится только через шесть лет, у Теодора — через семь. И пока это право не будет получено, вас будут лечить. На станции. Так что любой сможет прийти в гости и посмотреть. И пальцем потыкать для достоверности.
Я вздохнул, услышав это.
— А ещё им покажут запись, как вы хотели покончить с собой. И объяснят, что это болезнь.
— Это нечестно! — вспыхнул Тьюр. — Рэй обещал нам!
— И не заикайся о честности! — жестко отрезала она. — Рей
— Обещаю, — сказал Тьюр. — Ничего не буду делать, пока Рэй будет расследовать.
— Я тоже, — Фьюр поднял голову. — Нам нужна правда.
— Мне тоже, — отозвался я. — Один раз я её нашёл. Найду и в этот раз. Если эволюции не было, и мы были созданы с нуля, а люди прошлого были уничтожены… Я узнаю.
Дело № 4
Алисия Вон
«По крайней мере, не надо будет сражаться», — думал я, направляясь в «В1-Б-9». — «Никаких физических контактов — чистая информация».
Дискуссионный зал «В1-Б-9», выделенный в библиотечном блоке, должен был стать основной рабочей площадкой в предстоящих поисках правды. Чем-то похоже на мои предыдущие «задания», но тут дело касалось всего человечества.
Впрочем, поиски занимали не главное место. Как объяснил Ясин Шелли, мало найти — важно ещё правильно преподнести. А это уже задача цензуры и Службы Досуга, не только школьных специалистов. Если у ребят создалось неправильное представление об истории, это вина тех взрослых, которое открыли им доступ к информации. Причём ко всей, не только на уроках: книги, фильмы, передачи, игры, упоминания в разговорах… Значит, что-то важное упустили.
«Мы на этом ещё прославимся!» — заявил Яся, сверкая хулиганскими глазищами: возможность усовершенствовать существующий цензурный план (да ещё и ошибки коллег исправить) представлялась ему подарком судьбы.
Но о достижениях думать было рано: предстояло глобальное исследование и анализ объёмнейшего материала. Впрочем, этого-то я не боялся: сто лет истории были пустяком по сравнению с жизнью одного человека! Мёртвые ничего не чувствуют и никак не реагируют. У них много загадок, но, если ошибёшься, никому не будет больно. Их анализировать гораздо легче…
Валяясь на больничной койке, я вволю поломал голову над тем, с чего начать. Однозначно, раньше Сумрачного периода. Но после образования Мировой цивилизации. В древнее время лучше не заглядывать, иначе можно запутаться, где правда, где удобное толкование фактов, а где — ошибка переписчика. Всё-таки идеология того времени на многое повлияла. А вот когда изменился сам принцип сбора и обмена информацией, сократились возможности для искажения фактов.
Каждый человек мог выложить своё — или дополнить чужое. То есть не каждый, конечно. Всё равно процент имеющих доступ к системе был гораздо выше, чем во времена печатных книг. И он постоянно повышался. Но с какого процента надо начинать? Тоже задачка! Вплоть до начала Космической оставались люди, выключенные из прямого диалога…
Было над чем подумать — хоть какая-то польза от этой
Однако я подозревал, что воспитанием список задач не ограничивался: Леди Кетаки хотела прибавить яркости моему героическому ореолу. Чтобы он слепил глаза, не иначе. Ещё один подвиг, и опять с риском для жизни… Иметь в помощниках того самого Рэя было очень удобно — и положительно сказывалось на репутации Главы Станции. Политика! Я понимал, что это для общей пользы, но всё равно было противно врать и притворяться.
За время, проведённое в медблоке, я успел пересмотреть все прошлые выпуски Ирвиновской передачи, посвящённые андроидам А-класса и моей персоне.
«Шесть процентов правды» (пугающее совпадение в свете текущей ситуации — мне-то нужно было обеспечить все сто!) рисовали мой образ пастелью, аккуратно обходя все острые углы биографии. К тому моменту, когда я покинул борт «Рима», отношение ко мне уже сложилось. Конечно, я мог всё испортить. Но проще закреплять, чем строить с нуля.
…Интересно, откуда у них была такая уверенность, что меня «отдадут»? Понятно, почему меня (специализация обязывала), но в Центре могли упереться или попросить больше времени на обработку запроса. Решение зависело от формулировок (вряд ли там значилось «приманка для маньяка») и от текущего положения «ашек». Однако отдали. Из-за давешнего знакомства Леди Кетаки и Проф-Хоффа? Из-за того, что она была ему должна? Но как журналист узнал об этом?
Если бы Ирвин Прайс не был тем, кем он был, его можно было бы обвинить в излишней лояльности. Впрочем, другие его передачи не отличались любовью к Администрации, так что пристальное внимание к будущему помощнику Главы Станции не выглядело попыткой подлизаться. И он был слишком независимым, чтобы заподозрить участие Яси и цензуры как таковой.
Смелый, не особо щепетильный журналист, защищённый непробиваемой бронёй репутации и трудовых заслуг. Судя по всему, он сам вызвался поддерживать меня. Зачем? Ради «модной темы», которая подняла его рейтинг, или всё-таки его интересовал мой сложный статус «андроида с человеческим телом» — на контрасте с его телом робота и полными человеческими правами?
Пожалуй, следовало для начала озадачиться, почему ветеран труда и знаменитый геологоразведчик ста двадцати восьми лет стал журналистом, вместо того, чтобы перейти в Экспертно-Координаторскую службу или, например, в преподаватели, растить смену?
Что-то произошло в 184-м году, когда Ирвин отказался от замены органов и вошёл в новую профессию. Пять лет до «Кальвиса». Два года после запуска 13-й модели «ашек»; нас ещё не презентовали, потому что эксперимент был в самом разгаре, но матричное клонирование уже было доступным, особенно для шахтёров и тэферов. Вроде бы никаких заметных событий, которые могли бы повлиять на его решение. Тоже — загадка, и его профиль не давал никаких подсказок. Впрочем, в медблоке был доступен только открытый вариант. Как знать, что прячется за уровнями допуска! Стоило мне задействовать администраторские права, и я бы узнал больше… Но я не хотел разнюхивать. Было в этом что-то непристойное.