Выше стен
Шрифт:
— Однако… Ненадолго меня хватило, да?.. — Я свожу приступ паники к шутке пытаюсь растормошить Свята, но он не оценивает юмора. — У вас с Андреем… был тяжелый разговор утром?.. У меня есть одна идея. Можешь помочь?
Он наконец обращает на меня внимание.
— Опять? Не слишком ли часто тебе нужна помощь? — Изящные пальцы стряхивают пепел на бетонный пол, но лишние их движения выдают волнение, и я не принимаю колкость на свой счет. Мой мальчик никак не желает быть тем, кем был вчера, но он на самом деле никуда не делся.
— Я хочу помирить вас. Прошу, поздравь
Свят загадочно улыбается. Всем и никому… Я только сейчас замечаю тонкую полоску запекшейся крови на его нижней губе и вдруг понимаю, что противоречия между сыном и отцом намного серьезнее, чем я предполагала. Андрей ударил его из-за меня…
— Прости. Не думала, что все может закончиться именно так. Я не поддерживаю Андрея… Почему он не видит, что ты… Ты… Ты такой красивый…
— Да ни хрена ты нас не помиришь, Гафарова. Папаша уже знает про денежки и обвинил меня во всех грехах. А я, как обычно, взял их на себя. Так что просто помалкивай и наблюдай за шоу. — Свят давит окурок подошвой, сплевывает под ноги и скрывается в подсобке, а мои зубы стучат от ужаса.
Итак, из-за денег пропасть между ними стала еще глубже и непреодолимее. Но Андрей несправедлив к сыну: Свят не должен брать на себя ответственность за то, что сотворила я!
Возвращаюсь в душный надушенный зал, прислоняюсь к стене, растираю ладонями озябшие плечи и ищу глазами самого красивого парня на свете. Его нигде нет. Накатывает усталость и головная боль. Отчужденность Свята сделала меня больной.
Мысли гудят, на задворках сознания зловеще рокочет гром, и я стараюсь ровно и глубоко дышать.
Мама и отчим в центре внимания, принимают поздравления, пожелания и подарки: угощения от частной кондитерской, бижутерию и украшения от известного хендмейд-мастера, картину от знаменитой художницы и прочие не очень нужные вещи. Льются приторные речи и реки шампанского, а потом музыка стихает, и… к микрофону выходит Свят.
— Дамы и господа, прошу минуту внимания! — с легким поклоном приветствует он. — Сегодня, помимо открытия этого замечательного салона, есть еще один не менее важный повод для праздника. И это… день рождения моего отца — бизнесмена, общественного деятеля и мецената Павловского Андрея Вадимовича.
Зал разражается аплодисментами, а лицо польщенного Андрея крупным планом возникает на огромном плоском мониторе над головами музыкантов. На душе теплеет. Свят внял моим мольбам, послушал меня, значит, и он готов к диалогу.
— Какой мальчик, а… — шепчутся стоящие рядом дамочки в репликах дорогих брендов, и Свят, считав всеобщее обожание, снова улыбается — невинно и солнечно.
— Я хочу поблагодарить отца за все, что он для меня сделал. За его непреклонный характер, железную волю, бескомпромиссность и умение держать удар… За моральные принципы, которые он привил и мне. За счастливое беззаботное детство и материальное благополучие, возможность мечтать и с уверенностью смотреть в будущее, за мир и понимание в нашей семье, за огромную любовь и заботу. За все, что имею!.. Спасибо, папа. Надеюсь, твой бизнес
Напоследок Свят душевно раскланивается и покидает небольшую сцену, а растроганное лицо Андрея на экране сменяется темнотой, оранжевыми огоньками свечей, тенями на выцветших обоях и двумя обнаженными телами, слившимися в любви. Кадры видео знакомы мне слишком хорошо — на них я и Свят.
Это красиво. Боже, это так красиво — нежно, чисто и больно…
Плотной шторой опускается ошеломленная тишина, только всхлипы, стоны и скрип пружин старого дивана, усиленные колонками, мечутся под потолком.
Лица присутствующих вытягиваются, расплываются в мерзких оскалах, покрываются красными пятнами, совсем как физиономия директрисы в моей проклятой школе. Я снова что-то неверно поняла.
Вокруг шелестят слухи, из сотни уст звучат наши имена, вздохи и смешки, а меня мутит…
Краем глаза замечаю, как Андрей уволакивает Свята в служебное помещение, срываюсь с места и бегу за ними.
Под ногами рушится реальность, темная подсобка превращается в каменный мешок без возможности выбраться, но я все же успеваю раскрыть дверь на улицу прежде, чем окончательно настигнет кошмар.
Под фонарем стоят двое идеально красивых мужчин, лицо одного из них выражает бессильный гнев, а другого — перекошено недоброй улыбкой.
— Получил? Это тебе за все хорошее. Слишком уж сыто и спокойно ты жил… Попробуй теперь отмыть свое доброе имя. Вперед!
— Ах ты подонок, я из тебя душу вытрясу! — Первый замахивается для удара, но тот, что помоложе, легко уворачивается, перехватывает его руку, прожигает полным ненависти взглядом и, оттолкнув плечом, направляется к дверям.
— Ну что, Регина, я все еще красивый? — проходя мимо, бросает он и подмигивает, но я больше не могу сказать ему «да»…
Болит голова. От боли разрывается все тело. Боль скручивает внутренности и не дает дышать.
Я не узнаю его. Я его не знаю. Я ошиблась так, как не ошибалась еще никогда…
***
— …За что?.. Господи, за что он так с Региной?.. — шипит лишившаяся голоса мама, и Андрей хрипло отзывается:
— Я разберусь, дорогая. Уведи ее отсюда как можно скорее!..
Родные руки подхватывают меня под локти и настойчиво подталкивают к желтым шашечкам такси, усаживают в прокуренный грязный салон, хлопают дверцей, но зрение обретает ясность, только когда я обнаруживаю под заплаканной щекой мамино теплое плечо.
Дрожат пальцы, дрожат колени, дрожит душа… за окном, в свете фонарей, трепещут белыми крыльями миллионы белых бабочек, но их так много, что невозможно выбрать новый путь.
— Все пропало, мам? — Я поднимаю глаза на бледную осунувшуюся маму. — Все пропало из-за меня?
Мама старается улыбнуться, но то, что она изображает, даже отдаленно не похоже на оптимизм.
— Ну зачем же ты так, ребенок? Дыши, дыши, давай! Ра-а-аз и два-а-а… Ра-а-аз и два-а-а… Твоя бабочка еще прилетит, вот увидишь. Другая.