Вышли в жизнь романтики

…Вышли в жизнь романтики, Ум у книг занявшие, Кроме математики, Сложностей не знавшие. Р. Рождественский

Все произошло совсем не так, как рисовалось Юле Костровой в тот день, когда в райкоме она получала путевку на Северострой.

Утром, в самый день отправки добровольцев, заболела мама. Отец еще неделю назад уехал в командировку. На кого было оставить маму? На братика Славу? Да, он храбрился и все гнал ее: «Поезжай, а то тебя одну потом на Север не пустят». Но разве можно было положиться на этого несмышленыша? Слава вечно заливал чернилами пенал и ранец и забывал положить телефонную трубку на рычаг после важного разговора с приятелем по поводу того, где лучше дрессировать щенка: во дворе или на бульваре.

Юля сбегала в аптеку и дала матери лекарство, потом смерила и записала температуру. Все сделала так, как велел приходивший из поликлиники врач. Но едва лишь после обеда в квартиру заглянула соседка и взялась подежурить возле больной, Юля стремглав полетела на Московский вокзал.

Привокзальная площадь кипела. Казалось, не только с Невского, но и с Лиговки, и со стороны Старо-Невского, со всех автобусов, трамваев и из круглого вестибюля станции метро — отовсюду на площадь шли добровольцы и те, кто провожал их в Заполярье. Ах, как защемило в груди, когда усидела знакомых ребят и девчат — вместе проходили комиссию — уже с чемоданами в руках!

— Кострова, отметилась?

— Возьми на дорогу свежих батонов, вон в палатке!

— Давай с нами в одном вагоне!

Юля виновато улыбалась: «Сейчас, сейчас…» Язык не поворачивался сказать, что она на несколько дней задерживается.

Навстречу торопливо шел Игорь Савич. Вот кому нельзя не открыться! Лямки нового брезентового рюкзака на плечах у Игоря туго натянулись, щеки его раскраснелись. Он был возбужден и еще издали крикнул:

— Почему без вещей?

Юля подошла к нему и сказала, что ее отъезд откладывается.

Он быстро, почти пугливо оглянулся:

— Передумала?

— Понимаешь, как получилось…

Он слушал нетерпеливо и как будто недоверчиво.

— Я непременно вас догоню, — закончила Юля.

— Ладно, пока…

Конечно, ему сейчас не до разговоров. Но все же чуточку обидно.

Юле надо было разыскать представителя Северостроя, предупредить, чтобы не подумали чего-нибудь нехорошего. Но попробуй найди его в толчее и вокзальной сутолоке! После долгих расспросов она увидела наконец представителя. В одной руке у него был список, в другой — авторучка. Он выслушал Юлю, глядя куда-то поверх ее головы.

— Где справка, что мать заболела?

Она сказала, что справку представит хоть завтра, и спросила, как быть с билетом.

— Поздно, девушка. Стройка не может зависеть от капризов: «еду — не еду». — Представитель полистал список. — Кострова Юлия, Василеостровский район… Я вас вычеркиваю.

Юлю как кипятком обдало.

— Не имеете права! Я прошла комиссию, и путевка у меня на руках. Я дня через два-три…

Тут представителя куда-то позвали.

— Ладно! — крикнула ему вдогонку. — Не нужно мне вашего билета. Все равно доберусь!

Ох, какие есть еще на свете бездушные люди! Почему этот представитель ей не поверил? Или он принял ее за одну из тех пустых девчонок, что спрашивали, можно ли в Заполярье гулять в лакированных

туфлях? А может, потому он с ней так разговаривал, что ей еще нет восемнадцати лет? Ну что ж из того? Нет, так будет! Если бы он знал, этот уполномоченный, если бы он только знал, чего стоило ей принятое решение — сколько тяжелых, выматывающих душу разговоров было с мамой, сколько споров с соседями. Сколько раз пришлось выслушивать благоразумные фразы: «Зачем тебе, раз с папой-мамой живешь? Это те едут, у кого прописки нет в Ленинграде». Или: «Поступила бы лучше на курсы, а осенью — в институт». Один лишь отец не захотел навязчиво учить ее уму-разуму. Отец понимал ее. И еще Игорь.

Как пришло решение? Раз по старой привычке они с Игорем заглянули в школу, на занятие литературного кружка. Хотя школа была окончена еще год назад, их по-прежнему тянуло в физическую лабораторию — просторную, с широкими окнами, — где раз в неделю по вечерам собирались школьные лирики, эпиграммисты и романисты. Кружком руководила Софья Александровна, мать Игоря: она преподавала в старших классах литературу.

Юля благоговела перед Софьей Александровной. На ее уроках раскрывался сложный мир человеческих чувств, мир, где мыслили и страдали герои Толстого и Чехова, где звучала музыка блоковских строф и захватывало дыхание от кованого стиха Маяковского. Весь облик учительницы — статная, несмотря на годы, фигура, серебряная прядь в темных волосах, аромат тонких духов — был полон обаяния.

Отец Игоря был журналист и поэт, в юности он работал на заводе. В сентябре 1941 года Василий Николаевич ушел с ленинградскими ополченцами на защиту Пулкова и погиб. В семье Юли говорили, что Софья Александровна могла выйти замуж вторично, она многим нравилась и была еще совсем не стара, но она отказалась от личной жизни и целиком посвятила себя воспитанию сына.

Юлю привлекала в Игоре непохожесть его на других. Он искал в жизни необычное. Так же, как и она. В седьмом классе (тогда они учились еще порознь, но встречались на совместных вечерах учащихся женской и мужской школ) Юля узнала об одном его замысле, переполнившем сердце ее ужасом и восторгом. Это был тщательно разработанный план поездки в Корею, на помощь героическим отрядам Ким Ир Сена (дело происходило летом 1951 года). Вместе с Игорем на далекий, пылающий в огне войны полуостров решили отправиться еще два мальчика из мужской школы. Какой-то летчик, дядя одного из мальчиков, обещал содействие: спрячет их среди грузов в рейсовом транспортном самолете, что летает по линии Ленинград — Владивосток. Из Владивостока на рыбачьей лодке рассчитывали добраться до Посьета, а оттуда уже рукой подать до корейской границы. Все уже было готово — маршрутная карта, десяток банок консервов «свиная тушенка», альпинистские ботинки с шипами. Мальчикам помогали собирать деньги сочувствующие девочки. Юля тоже. Ей пришлось ради этого скрепя сердце проститься с подарком покойной бабушки — брошкой с аметистом. Но поездка сорвалась, потому что летчик обманул: не только не взял ребят на аэродром, но рассказал обо всем отцу и матери мальчика, те страшно разволновались, побежали к директору школы, тот вызвал Софью Александровну — и пошла писать губерния. И хотя ничего из этого отчаянного замысла не вышло, но Игоря еще долго звали в школе: «боец Ким Ир Сена».

В восьмом он стал писать стихи, одно посвятил Юле, в нем были такие строчки:

Как трудно это рассказать, Вложить в размеренные строфы Твои вечерние глаза, Твой улыбающийся профиль…

Листок со стихами Юля спрятала на груди. Прочитав их дома, в одиночестве, она стала разглядывать себя в зеркале. Ей хотелось понять, почему Игорь назвал ее глаза «вечерними». Глаза у нее были карие, с короткими золотистыми ресничками. Даже, пожалуй, глаза были с рыжеватым отливом, как и волосы. Вечерние? Не похоже, но красиво. Игорь умел увидеть красивое там, где никто не видел.